Он рассказывал о влачащем свое существование в Холодных пустынях ужасном Кадатхе, навеки запретном для всех людей, ибо там с незапамятных пор обретаются видения из немыслимо отвратительных кошмаров, и о не менее страшной ледяной пустыне плато Ленга, где в деревушках неприглядные лачуги, сложенные из дикого камня, жмутся к земле вокруг непрерывно пылающих посередине сторожевых костров, а обитатели скачут в уродливых плясках среди мятущихся теней под звуки странных костяных барабанов и леденящие душу завывания местных флейт. Но заметив, что Морин зябко поежилась, среагировав на тональность его голоса, сразу же переключил ее внимание на более привлекательные области миров грез.
Он поведал о сияющем городе Селефе в долине Ут-Наргай за Танарианскими горами, мириады искрящихся минаретов которого отражаются в зеркальных водах голубой лагуны, и о галерах, которые швартуются там, складывая пестрые паруса под сенью раскачивающихся от морского бриза могучих гингко, о стремящейся к океану бурной, журчащей реке Нараксе и перекинутых через нее узких, хрупких деревянных мостиках, о разбегающихся от мощных бронзовых ворот перепутанных улицах и переулках, вымощенных ониксом. Не забыл он и о Серанниане (всегда ассоциировавшемся у него с воздушными островами Элизии, о которых рассказывал Кроу), плавающем среди облаков высоко над Церенейским морем, пенистые валы которого бодро взмывают чуть ли не к облакам и порождают те самые эфирные испарения, на которых и совершает Серанниан свое небесное плавание.
Не обошел вниманием он и Зак с множеством террас, сплошь заставленных храмами, обитель позабытых грез, где до сих пор пребывают, постепенно угасая, и его собственные юношеские сновидения и мечтания, и Сона-Нилу, благословенную страну иллюзий, где каждый представляет себе что пожелает, но эти мечты никогда не обретают материальной формы, и омываемые морем Базальтовые столбы Запада, поднимающиеся из самых глубоких пучин Южного моря, за которыми (как утверждали легенды) лежит чудовищный водопад, через который воды всех морей и океанов миров грез низвергаются в жуткую пустоту, лежащую за пределами упорядоченной вселенной. Упомянул он и о пике горы Нгранек, о высеченном на ее грани огромном лике; говоря о Нгранеке, он не мог обойти вниманием ужасающе тощих, безликих, рогатых, перепончатокрылых, с шипастыми хвостами ночных чудищ, охраняющих древние секреты таинственной горы.
А потом, поскольку был уверен, что, невзирая на все страхи, Морин, чтобы не оказаться в мирах грез совсем уж неподготовленной, следует узнать и о худшем из того, что им может встретиться, де Мариньи вкратце рассказал ей и о пиках Трока, острые, как иглы, вершины которых играли важную роль в сюжетах самых жутких кошмаров. Потому что эти пики, высота которых превышала все, что человек способен даже представить себе, преграждали путь в долины ужасных дхолей, внешний вид которых можно надумать, но никак нельзя увидеть воочию, и одним из этих мест была зловещая долина Пнота, где всегда царит темнота и лишь слышен неумолчный скрежет зубов дхолей, пирующих на целых холмах окаменелых костей. Ведь Пнот — это нечто вроде мусорной ямы, куда гули всех миров яви и грез сбрасывают объедки своих ночных пиршеств.
И наконец, совсем наскоро, потому что Земля уже быстро росла в сканерах Часов Времени, он рассказал о дубовых пристанях Хланита, моряки которого больше похожи на людей из мира яви, чем обитатели какого-либо еще мира грез, о страшном разрушенном Саркоманде, растрескавшиеся базальтовые набережные и покрытые глубокими щербинами сфинксы которого были заброшены задолго до того, как началась эпоха людей, и о горе Хатег-Кла, на которую когда-то поднялся, чтобы бесследно сгинуть там, Барзай Мудрый. Говорил о Нире, и Истарте, и незнакомых с радостью Садах склепов в Зуре, о лежащем в Южном море острове Ориаб, о зловещем Таларионе, и, совсем уже напоследок, потому что пора было закругляться, об Ултаре, где никто и ни за что не убьет кошку.