А потом…
…Потом появился Гадж со своими «пиратами»! О, при виде этой экстравагантной шайки якобы буканьеров она ни в малейшей степени не впала в заблуждение; она знала, кто и что они такое, да и, пожалуй, догадывалась, что им нужно. Они, естественно, не желали ничего доброго, но чьи-то дурные намерения никогда не тревожили Зуру.
Предложили они следующее: если Зура предоставит им право свободно летать над Зурой и прилегающими землями и не станет сообщать никому о том, что они здесь находятся — другими словами, полностью закроет глаза на них самих и их сомнительные занятия, — то они станут отправлять ей злосчастные останки моряков и пассажиров со всех судов, которые они будут захватывать над страной Зурой и поблизости от нее и Талариона, равно как и в Южном море. Они предполагали притворяться пиратами, а там, где появляются пираты, смерть всегда частая гостья, и трупы там будут постоянно. Они добились того же и от Латхи из Талариона, хотя с нею, поскольку ей совсем не требовались мертвецы, обошлись простыми неприкрытыми угрозами: если она осмелится возражать против присутствия пиратов или станет создавать им препятствия, они просто закидают город-улей Таларион зажигательными бомбами; фантому Латхи было, увы, слишком хорошо известно, что это очень реальная и непреодолимая опасность!
Зура обдумала предложение, и ей показалось, что от сделки она сможет много выиграть; Гадж — так он назвался — не просил для своего корабля даже гавани или причала в Зуре (о да, сначала черный пиратский корабль был только один), так как устроил свою базу в потухшем вулкане в горах между Зурой и Ленгом. И там, в мертвом кратере и тоннелях, пробитых в глубокой древности лавовыми потоками, он устроил себе дом и крепость для своей команды.
На первых порах все пошло хорошо. Зура пожинала плоды своего пассивного содействия; ее легион зомби быстро увеличивался. Но затем положение стало меняться, пусть даже поначалу не слишком заметно. Количество новобранцев-зомби вдруг начало сокращаться; Зура пожаловалась на это, но пираты вместо трупов предложили ей ненужную, в общем-то, добычу. А тут погасший вулкан вдруг стал пускать изредка кольца дыма, что могло быть связано — а могло и не быть — с непредсказуемыми затмениями луны, и еще время от времени ощущался глухой рокот под ногами, как будто там мерно колотили тяжеленными молотами или работал какой-то подземный механизм, а эпицентр всего этого находился, похоже, в самых корнях этой самой некогда вулканической горы. И однажды шпионы-зомби Зуры донесли, что вместо одного пиратского корабля увидели три и что ограбление (или, по меньшей мере, потопление) безобидных судов мира снов быстро приобретает все больший размах. Зура пришла в ярость!
Она потребовала, чтобы Гадж немедленно прибыл в город-мавзолей Зуру, но к ней явился лишь капитан одного из двух неведомо откуда взявшихся кораблей, и когда она обратилась к той низкорослой наглой — персоне? — в треуголке и с повязкой на глазу с конкретными вопросами, он лишь вызывающе расхохотался в ответ. Куда деваются все новые трупы, хотела знать Зура, — ведь они, совершенно точно, не попадают в страну Зуру. Похоже, ей нужно радоваться, если после каждого ограбления ей достанется два-три мертвеца! Значит ли это, что ее договор с Гаджем больше ничего не значит и что ей тоже следует пренебречь им? И вообще, что это молчаливое, закутанное в пышные одежды с капюшоном существо делает в горах такого, что умерший вулкан вдруг начал, пусть изредка, пробуждаться к жизни? Может быть, предводитель пиратов намерен похоронить Кладбищенские сады в озере лавы? Вот такие вопросы она задала капитану-посланцу с растянутым от уха до уха ртом.
— Если будешь возникать, — прозвучал грубый и наглый гортанный ответ, сопровождаемый постоянными ухмылками, — то Гадж сдует эту червивую скорлупку, которую ты называешь кораблем, с небес, размажет в глину всех твоих костлявых забияк, разнесет Зуру-мавзолей из пушек, спалит дотла обломки, а всю страну Зуру зальет кледскими духами так, чтобы она никогда больше не завоняла по-прежнему! — И, расхохотавшись еще гнуснее, чем прежде, посланец Гаджа удалился, оставив ее в потрясенном, чуть ли не разбитом состоянии!
Она до сих пор не полностью пришла в себя, так что, когда впередсмотрящий попытался прохрипеть что-то с мачты «Савана», из «вороньего гнезда», то чуть не пропустила сообщение мимо ушей и, уж конечно, не поняла его с первого раза. Впрочем, шум на судне был сам по себе редким явлением (мало у кого из команды вообще имелись языки), так что через некоторое время выявился смысл косноязычного, отрывистого доклада: