— У-у-р-ргх-х-х! — прорычал Элдин, изо всех сил зажмурившись, и крепко стиснул губы и даже попытался усилием воли зажать себе ноздри, чтобы уберечься от вони, рядом с которой даже смрад Кладбищенских садов показался бы вполне терпимым. Тут же:
— А-а-р-ргх-х-х! — согласился с ним Герон, точно так же стараясь отключить все свои органы чувств перед стремительным появлением из недр мира снов горячего вонючего дымового кольца. Оскверняя собой стены колодца, кольцо ядовитого пара, дыма и бог знает чего с ревом пронеслось мимо исследователей, густо окутав их по пути, и устремилось дальше к небесам по колодцу, проходящему через самое сердце горы. Висевшие над головами распятых уже чуть померкшие в отсвете приближавшегося рассвета звезды разом потухли, затемненные дымом, а внизу между тем продолжался тяжелый, сводящий с ума ритмичный грохот, в такт которому сотрясалась вся земля вокруг.
Пленники открыли слезящиеся глаза, осторожно принюхались, а потом жадно принялись глотать все еще пованивающий воздух, постепенно избавляясь от острой рези в ноздрях. Элдин первым прервал паузу.
— Господи, чего бы только я не отдал сейчас за бельевую прищепку на носу! — простонал он.
— Побереги дыхание, — предостерег его Герон. — Оно тебе еще понадобится. Судя по предыдущему опыту, эта пакость должна очень скоро повториться.
Но Скиталец не слушал его; он, нахмурившись и склонив голову так, что подбородок упирался в широкую грудь, глядел в яму.
— Ты считал, что там, внизу, находились какие-то машины, — сказал он. — В таком случае это выхлопная труба какой-нибудь фабрики монстров, чертовой мельницы зла!
— Весьма поэтично, — заметил Герон, всегда обращавший внимание на подобную патетику. Впрочем, у него была хорошая память, и он тоже задумчиво прищурился. — И, знаешь ли, мне сдается, что я уже слышал о чем-то подобном.
— А? И что же это было? — вскинулся Элдин, но Герон не успел ответить. — Осторожно! Еще одна!
По колодцу с ревом пронеслось еще одно кольцо зловонного, липкого, да в придачу еще и горячего, как дыхание спрятавшегося во тьме дракона, дыма. Как только оно миновало, Герон закашлялся, сплюнул, открыл глаза и, отчаянно мигая, осведомился:
— Послушай, старина, кхе-кхе, мне кажется, или, кхе-кхе, тут стало светлее?
— Нет, вовсе не кажется, — задушенным голосом отозвался Элдин. — Как раз перед тем, как снизу повалил этот чертов дым, я запрокинул голову и посмотрел на звезды. Конечно, отсюда, снизу, звезды можно рассмотреть всегда, даже ярким днем, но могу поручиться, что они стали тусклее, чем час назад. Так что ты видишь не что иное, как рассвет — холодный утренний свет ползет по трубе и пробирается через другие тоннели. Неужели у тебя в костях не отзывается? Я вот чувствую, как прямо сейчас солнце высовывает золотой ломтик над краем мира снов. Солнце, которого мы, похоже, больше не увидим…
— Эй, что такое?! Держись, старина! — воскликнул Герон. — Что я слышу? Мы больше не увидим солнца? Куда делся неутомимый старина Элдин, который не знает слова «смерть» и никогда не вешает носа?
— Что касается последнего, — ответил Элдин, — мой нос пока еще немного не достает до подбородка, который, что греха таить, немного дрожит! Но ты вроде бы собирался рассказать, о чем тебе напомнили мои слова: ну, ты начал о «чертовой мельнице зла» и о чем-то в этом роде…
— Ах да! — спохватился Герон. — Это был, по-моему, не то Куранес, не то сам старый король Картер из Илек-Вада — точно не помню. Дело было на пиру или банкете, называй как хочешь, и я там маленько выпил. Я хлестал мутную росу, а ты уже отрубился под столом или где-то еще. Но самую суть я помню.
Вроде бы речь шла о каких-то темных областях мира снов, где имеются пропасти с кошмарами, доходящие до неизмеримых глубин безумия. Цитирую: «Там, на самом дне этих пропастей, пыхтят машины ужаса, в которых души умерших сновидцев питают самые черные грезы Великих Древних и снабжают энергией кошмарные сновидения, которые Они насылают, чтобы отравлять людские сны»!
Элдин некоторое время молчал, переваривая услышанное, и наконец сказал, понизив голос:
— Ты, значит, думаешь, что это одна из таких пропастей, да?
Герон пожевал губу.
— Мы ведь будем не первыми, кого Гадж отправил в эту тьму, верно? А ведь мы имеем представление о его шайке — прежде всего о ее пристрастиях в еде, — и она наверняка разнесла бы все на свете, если бы их лишили порции доброго мяса. Если, конечно, требования вот этой ямы не были бы для них важнее собственных потребностей.