Десс не хотела сейчас об этом думать.
– Хорошо, – сухо сказала она.
– Так я могу на тебя рассчитывать? – голос Барда прозвучал настолько изумленно, что Десс сделалось совестно. Она отнесла эту слабость ко внушительному списку абсурдностей всего аномально сумасшедшего дня.
– А ты сомневался? – сказала она, приправляя слова незапланированным ядом. – Доверяешь мне меньше, чем своей новой знакомой?
Бард помотал головой.
– Эх, Десс, я скучал по нашим дружелюбным перепалкам.
Дружелюбным? Подлая провокация!
Десс зажмурилась.
– Давай не будем тянуть. Где притаилась твоя пассия?
– Пассия? – оторопел Бард. – Любопытный поворот. Десс, я не припомню, чтобы я представлял ее подобным образом!
– Неважно, – Деспона махнула рукой. Как же нагло мужчины умели врать!
– Действительно, неважно… – пробурчал Бард.
Он откашлялся, как будто готовясь к выступлению.
– Так я зову ее?
– Пожалуйста, – кивнула Десс с показным безразличием.
Бард, как это с ним часто случалось, сделал совсем не то, что Десс от него ожидала. Он не стал свистеть птичкой или прибегать к другим общепринятым способам призыва тайных сообщников. Он не стал бормотать заклинание, и даже не подумал запускать в воздух сигнальный огонь. Вместо этого он позволил футляру с лютней соскользнуть со своего плеча, извлек из него инструмент, сел на лавочку напротив подсвечиваемых часов и изготовился играть.
– Бард! – прошипела Десс. – Бард!
Он одарил ее настолько удивленным взглядом, что Десс даже не нашла в себе сил рассвирепеть. Сама невинность! Как будто она только что помешала ему осуществить самый очевидный и безобидный замысел на свете!
– Ты обезумел? – на всякий случай уточнила она, хотя ответ и так был очевиден всякому здравомыслящему человеку.
– Другого способа нет, – спокойно отметил музыкант.
– Бард, ты не представляешь себе, какая это глупость! – прошептала Деспона. – Люди на Шпиле не играют по ночам в парке на музыкальных инструментах! Люди на Шпиле по ночам сидят у себя дома и, если им очень этого хочется, играют там!
– А днем, – недоверчиво поинтересовался Бард. – Днем они где-нибудь играют? Быть может, в трактирах? Я видел здесь пару заведений, похожих на питейные.
– В трактирах играют, в том числе и вечером, – согласилась Десс. – Но это другое! – добавила она с жаром.
– Тогда, быть может, исполнение музыки в парке как-то запрещено?
– Хм, – задумалась Десс. – Понятия не имею. Я не читаю указы и прочую бюрократию.
– Ты же здесь живешь? – усмехнулся Бард.
– И что с того? – Десс ощетинилась в ответ. – Зачем мне столько избыточных сведений, ежели я не собираюсь ничего нарушать?
– Любопытно, – скривился Бард.
– Бард, все тени сейчас следят за нами! Ты нашел единственное освещенное место в парке, водрузился на лавочку и приготовился производить шум! Бард…
– Десс, прошу тебя! – слабо возразил он. Странно, но такой способ оказался действеннее, чем его былая импульсивность. Десс обессиленно опустила руки. – Десс, пойми же! Ей нужно воспоминание для того, чтобы услышать меня, и ей нужен свет для того, чтобы нам явиться. Если выбирать между обществом людей и случайных теней, я предпочту второе. И потом, я же обещал тебе, что суть разговора до них не дойдет.
– Ты не осознаешь риски, – Десс устало помотала головой и сдалась.
Бард провел пальцами по струнам.
– Она сама предложила этот план, знаешь?
Он взял несколько мечтательных аккордов и закрыл глаза, плавно запрокинув голову.
– Самое светлое место в самое темное время. В этом вся она.
Искусственная ночь Шпиля окончательно вступила в свои права, и внезапно часовой столб оказался единственным маяком в бескрайней и черной вселенной. Бард сидел на самом краю неправдоподобно ровной окружности, сотканной из света одиноких часов, а Десс стояла ближе к ее центру, почти у самой колонны.
С первых нот и вопреки здравому смыслу, она решила, что волновалась напрасно. И правда разве могла музыка Барда вырваться за пределы их освещенного островка и улететь во враждебное «ничего»? Променять теплоту и доверие их отчужденного «мы» на прохладу и безразличие сущей неправды? И, даже допуская обратное, разве можно было себе вообразить, что хоть какая-то мерзопакостная тень заподозрит в этой гармонии диссонанс и преисполнится подозрений?
Боги, как же она скучала по его игре! Никакой Конклав, никакой Фавр не заставят ее позабыть волшебство этих струн!
Только Бард мог разбудить в ней столько противоречивых чувств – заставить ее печалиться и в то же самое время разглядеть в печали надежду, пуститься в пляс во весь дух и в самом сердце танца вдруг узреть сожаление…