Но стоит ставенке приоткрыться…
Не вставая со стула, Десс ухватилась за край столешницы и ловко скользнула к тому месту, где должно было таиться окно – ножки стула были предусмотрительно подкованы тканью, и пол, должно быть, совсем не царапался. Ее тонкие пальцы нащупали небольшое углубление на гладкой поверхности стены и легонько надавили. Нажатие должно было быть противоестественно аккуратным – ровно таким, каким его закодировала Десс. Даже у нее самой не всегда получалось открыть ставню с первого раза, но сегодня, когда мысли были заняты другим, тело слушалось ее без нареканий. Что-то щелкнуло, и ставня внезапно спружинила внутрь и демонстративно стукнула о стену.
Странно, раньше она открывалась более плавно. Наверное, стоило смазать механизм. Конечно же, уже не сегодня. Даже если на это не хватит времени завтра, нужно будет предпринять что-нибудь в течение ближайшего месяца. Но только в том случае, если ставня будет снова вести себя вызывающе. Десс не признавала превентивные меры. На самом деле…
Нет.
Она не будет трусить.
Хватит.
– Да посмотри ты уже наконец в это окно! – Десс шепотом упрекнула собственную нерешительность.
«Страшно!» – ответил ей внутренний голос.
– Чудовищно страшно, – согласилась Десс. – Но что поделать? Кроме меня никто с этим не справится.
Как, наверное, жалко звучал ее голос. Слабый и сдавленный. Глаза продолжали искать что-то на полу, на коленях, под столом. Смотри куда угодно, только не заглядывай в это трижды проклятое оконце. Не смотри.
Тело будто бы съежилось в знакомом свинцовом оцепенении. Она была такой маленькой, незначительной. Потные ладони, трясущиеся руки, ком в горле.
– Да нет же, милосердные боги, нет!
Презренное, ничтожное существо! Неужели так сложно поднять глаза? Десс сжала кулак и со всей ненавистью ударила по гладкой поверхности стола.
Несколько мгновений она ничего не чувствовала, но вскоре по руке разлилась боль. Десс зажмурилась. Ладонь мерно пульсировала. Десс зажмурилась еще сильнее и подняла голову.
Она не стала храбрее, и ей не стало менее страшно. С каждым разом ритуал выглядывания в окно все больше затягивался. Абсурдно, ведь то, что уже началось, было необратимо. Лучше уже не будет, Десс знала об этом.
Чудовищная инерция сделала ее веки тяжелыми, а руки – беспомощными.
Та самая инерция, из-за которой она оказалась здесь, на вершине Шпиля, одна, чужая и сломленная. Та самая инерция, из-за которой простые вещи стали невыносимыми, а боль – привычной и пустой.
Десс усмехнулась.
Рука продолжала ныть. Возможно, она все же сломала какую-то косточку. Ей не могло везти до бесконечности. Возможно, руку нужно будет забинтовать. Возможно…
Она распахнула веки.
Ничего.
Окно было пустым.
Только слепая чернота – и ничего больше.
Десс облегченно вздохнула.
Это не считается. Такие вздохи допустимы, решила она. Они даже приветствовались.
Десс чуть было не улыбнулась, но вовремя одернула себя. Радоваться было рано – оставался еще телескоп.
Она знала, что если то, чего она страшилась увидеть, станет заметно невооруженному взгляду, конец будет неотвратимо близок. Но и сейчас дела были достаточно плохи для того, чтобы надолго забыть об улыбках и радостях. Просто не очень кошмарные новости на время заменили хорошие. Чем не повод для того, чтобы немножко перевести дух?
Десс собрала всю свою храбрость в охапку и наклонилась навстречу телескопу.
Десс немного сощурилась.
Десс посмотрела в телескоп.
Десс нахмурилась и вздохнула.
Стоило признаться, что она все еще на что-то надеялась. Очень робко и необоснованно, но все же – надеялась. Она понимала, что надежда ее глупа, и процесс не обратится вдруг вспять по собственной воле и без всякого стороннего вмешательства, но какая-то глупая, противоестественная, человеческая почти что надежда все еще жила в ее сердце.
Однако Десс увидела телескопе то, что и ожидала.
Она увидела, как Ничто медленно и неумолимо погибает.
Возможно, у Шпиля еще было в запасе несколько недель. Возможно, даже месяц. А может быть и год. Или столетие.
Но не больше. Нет, никак не больше.
Хотя… Что такое столетие для Шпиля? Заметит ли она, когда век пройдет?
Быть может, мир разрушится уже завтра…
Она задумчиво постучала ногтями по столу, поправила прическу (в чем совершенно не было необходимости, потому как ее раздражающе прямые волосы упрямо отказывались изображать хоть какое-то подобие художественного беспорядка), еще раз наклонилась к телескопу и… вздрогнула.