Я слышала эту историю раньше, но почему-то Шерил снова нуждается в том, чтобы поведать мне ее, как будто ждет моего сочувствия: телефонный звонок из больницы, ее стремительный приезд к его постели, сожаления о том, что у неё не было возможности сказать ему так много. В это время отец сидит рядом и вертит в руках запотевший стакан виски со льдом. Я не знаю, когда он начал выпивать. Он никогда не пил больше одной или двух бутылок пива во время барбекю; и всегда говорил, что алкоголь для тех, кто не умеет веселиться.
- Конечно, это было просто губительно для Эйвери и Джоша.
Джош - восемнадцатилетний сын Шерил. Он поступил в Университет Дьюка, и она находит хитроумные способы вовлечь это практически в каждый разговор. Однажды я его видела, на ужине-знакомстве с новой «семьей» в марте, - клянусь, он просидел весь ужин, пялясь на мои сиськи. Эйвери пятнадцать, в ней примерно столько же веселья, как в лейкопластыре, и она также прилипчива.
- Честно говоря, хотя мы потеряли Роберта пять лет назад, я не думаю, что мы когда-нибудь закончим горевать. Надо дать себе время.
Я бросаю взгляд на отца: считает ли он это подходящим разговором для праздничного ужина? Но он старательно избегает моего взгляда, уткнувшись в телефон под столом. Несмотря на то, что этот ужин был его идеей - он хотел несколько «драгоценных минут» со мной, чтобы убедиться, что «всё в порядке», именно поэтому, думаю, он не пригласил Ники, он не проронил ни слова, с тех пор как я села.
Шерил в то время щебетала дальше.
- Мне бы хотелось, чтобы ты поговорила с Эйвери. Возможно, мы могли бы устроить день для девочек. Я отведу вас в СПА. Как тебе такая идея?
Я бы предпочла провести день, втыкая иголки под ногти, но в этот самый момент отцовский взгляд встречается с моим, предупреждая и одновременно приказывая. Поэтому приходится улыбнуться и хмыкнуть в ответ.
- Я это обожаю. И Эйвери понравится.
Три вещи о Шерил: она любит все, что связано с «девчачьей болтовней», «процедурами СПА» и «совиньон блан». Она откидывается назад на стуле, когда появляются официанты и ставят перед нами одинаковые тарелки, с чем-то, похожим на ростки фасоли.
- Немного зелени, - уточняет Шерил, когда видит мое лицо, она настояла, чтобы сделать заказ самой.- С кервелем и свежим шнитт-луком. Давай, уплетай.
Уплетай - неправильное выражение. Я прикончила тарелку этого кроличьего корма на раз-два, и не смогла удержаться от воспоминания «ешь-сколько-влезет» в салат-баре «У Сержио»: фосфорно-светящиеся ломтики сыра чеддер, гордые лотки салата айсберг, индивидуальные коробочки магазинных сухариков, маринованные зеленые бобы и даже свекла, которая по нашему с Ники мнению, напоминала на вид разрытую могилу.
Интересно, где сегодня ужинает Ники.
- Так как проходит лето? - спросила Шерил, когда тарелки опустели. - Я слышала, ты работаешь в «ФанЛэнд».
Я бросаю еще один взгляд на папу. Шерил даже не может отличить Ники и меня. Боже мой, а нас ведь всего двое! Я ведь не спрашиваю, нравится ли Эйвери учиться в Университете Дьюка. Но, спустя миг, папа вновь возвращается к своему телефону.
- Все отлично, - отвечаю я.
Нет никакого смысла откровенничать с Шерил о том, что мы с Ники избегаем друг друга, что мои мысли гнетут меня, что мама летает в облаках, и не отрывается от телевизора.
- Только послушайте, - неожиданно подает голос папа. - Полиция сообщила, что мужчина, Николас Сандерсон, сорока трех лет, бухгалтер, имеющий дом в престижном районе на берегу Бухты Герон представляет...
- Ох, Кевин, - вздыхает Шерил. - Не здесь и не сейчас. Можешь хоть раз обойтись без своего телефона?
- ...некий «интерес» для расследования, - папа поднимает глаза, моргая, будто только-только проснулся ото сна. - Интересно, и что все это значит?
- Уверенна, в «Блоттере» непременно напишут об этом, - отвечает Шерил, краем глаза посмотрев на свои идеально ухоженные ногти с французским маникюром.- Он просто помешан на всем этом, - сообщает она мне.
- Да, и мама тоже, - не знаю почему, но мне доставляет удовольствие говорить о маме при Шерил. – Она словно не может говорить о чем-либо другом.
Шерил качает головой. А я поворачиваюсь к папе, меня внезапно осенило одной идеей.
Я до сих думала о словах Сары Сноу: «Ты кого-то мне напоминаешь».
- Сноу когда-нибудь жили в Сомервилле?
Он хмурит брови и возвращается к своему телефону.
- Даже не знаю.
Значит, это - тупик. Шерил, которая обычно не может сидеть молча больше пяти секунд, вдруг подпрыгивает:
- Это ужасно. Просто ужасно. Мой друг Льюис теперь не пустит своих близняшек никуда одних. Лишняя осторожность не помешает...,- тут она понижает свой голос, - ... если у нас тут маньяк гуляет по улицам.
- Мне очень жаль ее родителей, - говорит папа. - Жить одной надеждой... в неведении...
- Думаешь, было бы лучше знать? - Спрашиваю я.
Папа вновь устремляет свой взор на меня. Глаза у него красные, налитые кровью, интересно, пьян ли он уже? Он не отвечает на мой вопрос.
- Давайте сменим тему, хорошо? - Говорит Шерил в тот самый миг, когда появляется официант, на этот раз он несет порции спагетти размером с наперсток, выложенные на огромных тарелках. Шерил хлопает в ладоши, и большой рубин сверкает на одном из ее пальцев.
- Ммм, выглядит очень аппетитно. Спагетти со стеблями чеснока и свежей черемшой! Я просто обожаю черемшу! А вы?
После ужина папа сначала отвозит Шерил, - верный знак того, что он хочет поговорить со мной, что весьма забавно, учитывая его абсолютную молчаливость во время ужина, а еще потому, что я на девяносто процентов уверена, что он, подбросив меня домой, тут же обратно поедет в «Эгремонт». Мне вдруг безумно хочется его спросить: «Интересно, каково это, спать в постели покойного мужа Шерил?».
Пока мы едем, его туловище слегка наклонено вперед, а костяшки его пальцев так сильно сжимают руль, что побелели. И я задаюсь вопросом, это от того что он выпил, или потому, что ему не хочется смотреть в мою сторону?
Однако он не произносит ни слова, пока мы не подъезжаем к моему дому. Дома, как обычно, горит свет в нескольких комнатах: в спальне Ники и в ванне на верхнем этаже. Папа останавливается на парковке и, откашлявшись, произносит:
- Как дела у мамы?
Неожиданно. Вовсе не этого вопроса я от него ждала.
- Отлично, - отвечаю я, и это не совсем ложь, по крайней мере, теперь она ходит на работу вовремя... Почти всегда...
- Это хорошо. Я волнуюсь за нее. И за тебя, - он все еще мертвой хваткой держится за руль, будто может улететь в открытый космос, если разожмет пальцы, и вновь кашляет, - Мы должны обсудить двадцать девятое число.
Весьма типично для него упоминать о моем дне рождения, называя число, словно речь идет о записи к стоматологу. Папа - секретарь в суде, что означает, что он изучает страхование и риски. Иногда он смотрит на меня, словно я неудачная инвестиция, которую ему пришлось вернуть.
- Что именно обсудить? - спрашиваю я.
Если он собирается делать вид, что это какие-то пустяки, то и я последую его примеру.
Он весело смотрит на меня и произносит:
- Твоя мама и я... - он замялся.
- В общем, мы планировали собраться все вместе. Можем сходить поужинать в «У Сержио».
Не помню, когда папа и мама вместе находились в одной комнате в последний раз. Кажется, это было в течение нескольких дней после аварии, и то, они сидели на противоположных сторонах крошечной больничной палаты.