- Ты же знаешь, что она не ушла, - говорит она тихим голосом. – Она никогда не уйдет.
- Знаю, - отвечаю я.
Это лишь еще один вид тех слов, что все будут говорить тебе: «она будет жить внутри тебя», «она всегда будет рядом». За исключением того факта, что она и вправду жила внутри меня, росла там, пускала корни как цветок, да так медленно, что я даже не заметила этого. А теперь ее вырвали с корнями, дикий прекрасный цветок отрезали, и во мне осталась лишь пустая дыра.
Звенит дверной звонок. На одно безумное мгновение мне кажется, что это может быть Паркер, хотя это не имеет никакого смысла. Ведь он находиться за несколько километров отсюда, в колледже, двигается вперед как все люди. К тому же, он бы никогда не позвонил в дверь.
- Я открою, - говорю я, лишь бы только найти причину что-нибудь сделать, чтобы тетя Джеки перестала смотреть на меня этим жалостливым взглядом.
Разумеется, это не Паркер, это Мэделин и Сара Сноу. Две сестры одеты в одинаковую одежду: клетчатые юбки до колен, белые рубашки. Только рубашка Сары расстёгнута, открывая черную борцовку, а волосы распущены. Родители, насколько я знаю, отправили ее доучиться последний год обучения в церковноприходской школе, потому как публичная школа якобы имеет плохое влияние. Но, по крайней мере, она выглядит счастливой.
- Извини, - первое, что она говорит, когда Мэделин прыгает в мои руки как обеспокоенный щенок, при этом, чуть не сбив меня с ног. – Сбор средств. Она хотела зайти к тебе самой первой.
- Мы продаем печенья для моей баскетбольной команды, - говорит Мэделин, отстраняясь от меня; забавно представить Мэдди маленькую даже для своего возраста и ужасно худую, играющей в баскетбол. – Хочешь купить немного?
- Конечно, - отвечаю я, не удержавшись от улыбки.
Мэдди как-то по-доброму влияла на людей, с этим лицом как подсолнух, открытым и искренним. Десять дней, которые она провела, скрываясь в страхе того, что Андре придет за ней, похоже, почти не травмировали ее. Мистер и миссис Сноу не стали рисковать, и как призналась мне Сара, записали их обеих на сеансы терапии, которые проходили дважды в неделю.
– А какие есть?
Мэдди зачитывает список: с арахисовым маслом, с шоколадным арахисовым маслом, с арахисовой карамелью. Сара тем временем стоит рядом и возиться с подолом юбки, слегка улыбаясь и не отрывая глаз со своей младшей сестры. За последние месяцы мы с ней стали подругами, или чем-то вроде подруг, по крайней мере, общались мы по-дружески. Мы водили Мэдди в «ФанЛэнд», чтобы на этот раз она смогла показать нам, с некоторой долей гордости, как ей удалось скрываться так долго. Я даже ходила к ним в бассейн, мы с Сарой лежали на шезлонгах, пока Мэдди хвасталась перед нами, прыгая с трамплина и делая сальто вперед, а их родители ходили туда-сюда, проверяя все ли у нас в порядке, будто планеты, кружащиеся по орбите своих дочерей. Не то чтобы я винила их. Вот даже сейчас их мама сидит в машине с заведенным мотором и наблюдает, как будто обе ее дочери могут испариться, погляди она куда-нибудь еще.
- Как твои дела? - Спрашивает Сара, когда Мэдди усердно отмечает мой заказ, а затем в своей извечной манере, движется назад к машине.
- Да, по-старому, - отвечаю я. – Как сама?
Она кивает, смотря куда-то в сторону и щурясь от света.
- Тоже по-старому. По большей степени, я на домашнем аресте. А все в школе общаются со мной как с чудачкой, - пожимает она плечами. – Но все могло быть хуже. Мэдди могла…
Она останавливается на полуслове, словно только сейчас уловила смысл своих слов. Могло быть хуже. Я могла оказаться на твоем месте. Моя сестра могла быть мертва.
- Прости, - ее щеки розовеют.
- Все в порядке, - отвечаю я и это правда.
Я рада, что Мэдди вернулась домой невредимой. Рада, что мерзкий Андре за решеткой и несет наказание. Такое чувство, что это единственное хорошее событие со дня аварий. Со дня смерти Дары.
- Давай в ближайшее время снова вместе погуляем, идет? – Когда Сара улыбается, ее лицо целиком преображается, и она внезапно выглядит красивой. – Мы могли бы посмотреть кино у меня дома или еще что. Раз уж я, как понимаешь, под замком.
- С удовольствием, - соглашаюсь я и смотрю, как она возвращается в машину.
Мэдди уже сидит на заднем сидении. Она прижимается губами к стеклу и дышит, ее лицо раздувается и искажается. Я смеюсь и машу им рукой, внезапно ощутив прилив грусти. Все это - семья Сноу, новая подруга в лице Сары – это первые из многих событий, которые я никогда не смогу разделить с Дарой.
- Кто это был?
Когда я возвращаюсь на кухню, тетя Джеки укладывает яблоки, огурцы и свеклу на кухонной стойке, верный признак угрозы одного из ее знаменитых «смузи».
- Просто приходили поторговать печеньем, - отвечаю я.
Мне совсем не хочется отвечать на вопросы о семье Сноу, только не сегодня.
- А, - тетя Джеки выпрямляется, cдув с лица длинные пряди волос. – Я-то надеялась, что это тот мальчик.
- Какой мальчик?
- Джон Паркер, - она вновь роется в холодильнике. – Все еще помню, как он мучил тебя, когда ты была маленькой.
- Просто Паркер. Никто не зовет его Джоном.
Даже звук его имени отдается знакомой болью в груди. Я до сих пор задаюсь вопросом, забыл ли он меня, забыл ли нас – девочку, которая умерла; девочку, которая сошла с ума. Пустил ли нас через сито новых воспоминаний, новых девушек, новых поцелуев, как гущу осевшую на дне реки.
– Он в Нью-Йорке.
- А вот и нет.
Она теперь складывает продукты из холодильника на пол: морковь, соевое молоко, тофу, вегетарианский сыр.
– Этим утром я видела его мать в продуктовом магазине. Милая женщина. С очень спокойной и светлой энергетикой. В любом случае, она сказала мне, что он дома. Где этот имбирь? Уверена, что я покупала…
На долю секунды я слишком поражена новостями, чтобы говорить.
- Он дома? – Тупо повторяю я. – Что ты хочешь этим сказать?
Она бросает на меня быстрый понимающий взгляд поверх плеча, прежде чем вернуться к своим поискам.
- Не знаю. Я подумала, что он вернулся на выходные. Может, соскучился по дому.
Соскучился по дому. Боль в груди, пустота, созданная Дарой, увеличилась, обострилась после отъезда Паркера. Это тоже своего рода тоска по дому. Тут я осознаю, когда-то Паркер был мне подобно дому. Год назад, он бы даже не вернулся домой, не сказав мне. Но опять же, год назад он не знал, что я сошла с ума. Но я еще не совсем свихнулась.
- А, вот они где! Спрятались за апельсиновым соком, - тетя Джеки выпрямляется, махая имбирем. – Как насчет смузи?
- Может позже, - мое горло настолько сжимается, что через него не прошел бы даже глоток воды.
Паркер меньше чем в пяти минутах от меня – в двух минутах, если вместо того чтобы идти по длинному пути срезать путь через деревья. Но в тоже время он еще дальше от меня, чем когда-либо. Мы целовались прошлым летом. Он поцеловал меня. Но мои воспоминания того времени искажены, как кадры из старого фильма. Мне кажется, будто это произошло с кем-то другим.
Тетя Джеки, прищурившись, наблюдает за мной.
- Ты себя хорошо чувствуешь?
- Отлично, - отвечаю я, выдавив из себя улыбку. – Просто немного устала. Я, наверное, прилягу.
Она смотрит на меня так, будто не совсем мне верит. Но, к счастью, не настаивает ни на чем.
- Я буду здесь, - говорит она.
Поднимаюсь наверх, направляясь в комнату Дары. Или туда, что раньше было комнатой Дары, а теперь превратилось в гостевую: чистую и безликую, безобидно декорированную репродукциями Моне в рамках на стенах цвета яичной скорлупы. Комната кажется большой, чем когда-либо была, потому что освобождена от всех вещей Дары и потому что Дара сама была чем-то большим, живым и явным. Всё крутилось вокруг неё. И все же за несколько часов нам удалось полностью стереть её. Все её вещи: купленные, подаренные или отобранные, её вкусы и предпочтения, все случайные мелочи, накопленные годами, - всё было рассортировано, выброшено или упаковано меньше чем за день. Как легко нас стереть.