Крышки ларцов одна за другой откинулись, и при этом произошла очень загадочная вещь. Находившиеся внутри бриллианты и изумруды, кольца, самоцветы и разрозненные золотые монеты в лучах солнца словно замерцали и заколыхались, как пейзаж, видимый сквозь отдаленное летнее марево, а потом постепенно съежились, опали и трансформировались во всякий хлам: скрученные куски проволоки, изогнутые гвозди, осколки бутылочного стекла и побелевшие скелеты странных маленьких рыбок. В ларце Буфо среди разного мусора лежал дохлый жук размером с мышь. В ларце Гампа валялся проржавевший остов перочинного ножа; его сломанное лезвие было воткнуто в кусок пробки. Ларец Дули, который за мгновение перед этим был заполнен радужными самоцветами, теперь был доверху набит железными опилками, перемешанными с песком. А сверху лежала сплющенная ступица старого колеса от детской коляски, сквозь которую были пропущены перекрученные проволочные вешалки для одежды.
Профессор Вурцл сунул руки в карманы и извлек оттуда две пригоршни золотых шариков, но, когда он разжал ладони и на них упал солнечный свет, оказалось, что он держит небольшую горстку бутылочных пробок с грязными прокладками. Он с отвращением швырнул их на мостовую.
– Золото гоблинов, – объявил Эскаргот, со всего размаху пиная свой ларец. – Колдовство. Ничего, кроме грязного, заколдованного гоблинами мусора.
Он наградил свой ларец еще одним пинком и проломил стенку, в результате чего на булыжники мостовой хлынул каскад ожерелий и брошей с драгоценными камнями – ожерелий, которые какую-то секунду сверкали в свете солнца, а затем превратились в рыбьи скелеты и еще какие-то кости.
Профессор поднял одну из костей, провел по ней белую черту ногтем большого пальца и констатировал:
– Кальмары. Речные кальмары. Майлз был прав. На картах были кальмарьи чернила, а вовсе не осьминожьи.
– Разумеется кальмарьи. – Эскаргот громко расхохотался. – И мы попались на эту удочку.
– Я не совсем понимаю. – Джонатан и сейчас знал о кальмарьих и осьминожьих чернилах не больше, чем в Меркл-Холле.
– Пираты использовали бы осьминожьи чернила, – объяснил Профессор. – Гоблины в океан не выходят. Поэтому они вычерчивают свои карты кальмарьими чернилами, чтобы вводить в заблуждение таких простаков, как мы с тобой. Не сомневаюсь, что их это здорово развлекает.
– Да, их и еще кое-кого, кого я не буду называть, – сказал Эскаргот, – но кто был так добр, что позволил нам обнаружить эти карты.
– Нам? – с сомнением переспросил Профессор.
– Вот именно. Я нашел свою в замке Высокой Башни прошлой зимой, пока вы, ребята, болтали с Шелзнаком. Мы попались в ловушку, вот что я думаю.
Профессор покачал головой:
– Ни на минуту в это не поверю. Ни на минуту. Он не настолько умен. Это совершенно невозможно.
Джонатан откинул крышку своего ларца, и у него на глазах лежащие внутри самоцветы задрожали и превратились в горку мусора – высохшие рыбьи глаза и сияющие чешуйки, некогда покрывавшие спину огромного речного окуня. По дну были разбросаны горсти деталей от часов: шестеренки, стеклышки, крошечные гайки, болтики и винтики. Среди всего этого, как в гнездышке, лежали латунные карманные часы – очень знакомые на вид латунные карманные часы. Джонатан вытащил их из ларца за брелок и покачал в воздухе.
– Зиппо был лучшим магом, чем мы думали.
– Это твои? – спросил Буфо, который все еще хранил большие часы с половинкой доллара, подаренные ему Джонатаном после сеанса магии в деревне у реки Твит.
– Они самые. – Джонатан ничего не мог понять. Он завел часы, и они затикали.
– Я сказал бы, что тебе просто повезло, – проговорил Профессор, – но я в это не верю. По сути, я вдруг начал склоняться к мысли, что все это время я недооценивал Шелзнака. Мы все его недооценивали. Даже Майлз. Но, впрочем, до сих пор он не сделал ничего, что было бы хотя бы вполовину таким же хитроумным, как это.
Они оставили ларцы открытыми и двинулись дальше. Над горами собирались тучи – судя по всему, вот-вот разразится летняя гроза, – и не успели наши друзья дойти до конца аллеи, как небо над побережьем на севере осветилось вспышками молний. Вокруг застучали редкие капли дождя, и Буфо с угрюмым и разочарованным видом пробормотал что-то насчет того, что это унизительно – вымокнуть после того, как ты нашел поддельные сокровища.
Джонатан воспринимал все это не так мрачно. Он предполагал, что сокровища, все еще лежащие в подземелье под подвалом старого дома, будут продолжать оставаться сокровищами до тех пор, пока кто-нибудь не вынесет их на солнечный свет. Эта мысль, разумеется, делала многое более приемлемым. В довершение всего он получил назад свои часы, а Эскаргот опять стал членом экспедиции, отправляющейся на поиски Сквайра, а ведь, в конце концов, именно ради того, чтобы спасти Сквайра, они все и прибыли в Бэламнию. Ему почти удалось убедить себя в том, что получасовой дождь может быть приятной переменой обстановки.
Когда они вышли на Королевскую улицу, Джонатан обернулся, чтобы бросить последний взгляд на темную аллею, протянувшуюся до площади Святого Эльма. Но внезапно он застыл на месте и схватил Профессора за руку. Там, среди разбросанных и сломанных сундуков, стояли старуха и ее кошка, провожая путешественников взглядами сквозь сетку дождя. Как раз в это время черные тучи вверху словно лопнули, и хлынувшие из них потоки воды скрыли из виду далекую площадь. Загремел гром, раскатываясь и грохоча, как взрыв гулкого, неистового смеха. Потом дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и все шестеро остались стоять, мокрые до нитки, вглядываясь в длинную туманную аллею, в конце которой не было ровно ничего.
Глава 19. В лесной глуши
Майлза в трактире не было. Друзья ждали его, сидя на чемоданах, в течение двух часов. Дули, Гамп и Буфо играли с Эскарготом в карты – сначала в «дурака», в «пьяницу», а затем в «тысячу» – и проиграли ему несметное количество леденцов. Эскаргот постоянно одалживал им леденцы под проценты, просто чтобы поддержать игру, но к двум тридцати у них осталось очень мало реальных леденцов, лишь горстка карамелек, которые, по общему мнению, были безвкусными, как пыль. Все остальное было съедено, так что выигрыш оказался в значительной степени статистическим.
Игра как раз подходила к концу по причине отсутствия финансов, когда по лестнице, протирая глаза и зевая, спустился трактирщик. У него был затуманенный взгляд, как у человека, который спал после обеда.
– Ваш волшебник заходил сегодня утром, – сказал он. – Ужасно спешил. Забрал свои вещи и был таков.
– Вы, наверное, ошибаетесь, – убежденно возразил Профессор. – Был таков?
– Вот именно. Улетел, как грязная рубашка. Он оставил вам записку.
С этими словами трактирщик торопливо прошел в свою контору, а потом так же торопливо вернулся со сложенным листом бумаги. На нем была краткая и загадочная записка от Майлза: «Сквайр и гном на прибрежной дороге этим утром. Время – деньги. Следуйте за мной на юг. Затевается страшное злодейство. Сикорский и Шелзнак – одно и то же лицо. Рассчитывайте на свою смекалку. Берегитесь Зиппо».
– Эта последняя фраза для меня – темный лес, – заметил Эскаргот, который читал записку через плечо Профессора. – Что такое «Зиппо»?
– Кто такой Зиппо, вот в чем вопрос, – объяснил Джонатан. – Это фокусник, который украл мои часы в деревне у реки Твит.
Эскаргот спросил:
– Довольно молодой парень, не так ли? Какой-то скользкий с виду? Нервный? Пользуется механической рыбой?
– Это он, – подтвердил Джонатан. – Так, значит, ты его видел?
Эскаргот согласно кивнул, и Джонатан продолжил:
– Подозреваю, он не был таким неумехой, каким мы его считали.
– Возможно, мы это выясним наверняка. – Профессор взвалил рюкзак на плечо и поправлял на носу очки. – Давайте купим еды и пойдем. Мы опаздываем уже на несколько часов.