Джонатан приказал себе не думать о подобных вещах и сделал усилие, чтобы вместо них представить себе цветы, которые росли этой весной во мху эльфов вокруг городка Твомбли, и вспомнить их густые пастельные краски, напоминающие ему о пасхальных яйцах или о фиолетовых, розовых и темно-зеленых тонах, расцвечивающих далекие горы на закате. Но какими бы прекрасными ни были эти мысли, в них настойчиво вторгались горбатые тролли и отряды сморщенных гоблинов и все портили. Лес становился все более мрачным, а тени – более густыми и угрожающими.
Внезапно Джонатан наткнулся на Профессора, который непонятно по какой причине остановился посреди дороги.
– Что? – переспросил Джонатан, хотя Профессор еще не сказал ни слова.
– Ш-ш-ш! – прошептал Профессор, указывая на виднеющийся сквозь деревья мерцающий огонек. Какой-то костер горел на поляне примерно в ста ярдах от дороги. К ней вела узкая извилистая тропинка. Это был странный костер – его пламя подпрыгивало, опадало и бросало внезапные отсветы в темноту окружающих его деревьев. Казалось, оно каким-то неестественным образом движется, вспыхивая в одном месте, угасая, затем вновь взвиваясь в нескольких ярдах слева или справа либо глубже среди деревьев. Этот костер был совсем не похож на такой, какой Джонатану захотелось бы исследовать.
Но, с другой стороны, кто мог сказать, что это не Майлз, который творит какие-нибудь чары, или не сам Шелзнак, строящий козни над одним из своих странных костров, подпитываемых сухими костями? Профессор нагнулся и поднял что-то с дороги, а потом уронил, бросил на землю – так, словно нечаянно схватил дохлую лягушку. И это было недалеко от истины. На тропе лежала сухая летучая мышь. Профессор собирался пинком отшвырнуть ее в кусты, но Джонатан остановил его, подняв ее. Сквозь уши животного был пропущен завязанный петлей кусок веревки.
– Она попала сюда из магазина доктора Чена, – констатировал Джонатан, покачивая ее на расстоянии вытянутой руки. – Разве он не говорил, что Майлз заходил к нему покупать травы и летучих мышей?
– Да, говорил. – Профессор какое-то мгновение изучал ее, а затем сказал: – Нам придется поближе взглянуть на этот костер.
Джонатан отбросил мышь в сторону. Он не мог придумать, что еще с ней можно сделать. Если бы тут был Гамп, он бы превратил ее в какой-нибудь полезный предмет – поставил бы ей на голову свечку или смастерил из нее дверную ручку. Но Джонатана такие вещи не привлекали, по крайней мере, не сейчас. Так что они двое и Ахав посредине крадучись пошли по узкой тропе; Джонатан жалел, что у него нет с собой обезьяньего костюма, в который можно было бы спрятаться, и все трое были готовы повернуться и броситься наутек при треске сломанной ветки. Они были на полпути к костру, когда услышали, как кто-то очень плохо играет на ивовой флейте. В этих звуках не было мелодии, лишь идиотское посвистывание, за которым следовал низкий, кудахтающий смех. Они застыли в ожидании. Тот, кто сидел у костра, явно не был Майлзом. Пламя горело перед огромным деревом, отбрасывая на его ствол тень сгорбленной фигуры, разрывающей что-то зубами, – возможно, обгладывающей большой кусок говядины или ногу индейки. До Джонатана с Профессором смутно доносились чавканье и хруст, потом опять заиграли ивовые флейты, на этот раз сопровождаемые бессмысленным грохотом медного гонга.
В этот момент Джонатан осознал, что в лесу горят и другие костры, бессчетное множество костров, мерцающих в темноте. Они угасали, а затем вспыхивали вновь, то далеко-далеко, словно огоньки светлячков, то ужасающе близко, отбрасывая на древние деревья пляшущие тени.
Не говоря ни слова, трое путников повернулись и крадучись возвратились к дороге. У Джонатана внезапно возникло жуткое ощущение, что дороги не окажется на месте, что они будут блуждать по лесу всю ночь, ожидая восхода солнца, но что солнце осветит густые тени не больше, чем это делали нити лунного света. Ему показалось, что он слышит на тропе позади себя шорох, мягкий топот ног и шелест веток. Потом звуки флейты внезапно утихли. Джонатан понял, что пора бежать, и уже собирался предложить сделать это Профессору, как вдруг обнаружил, что выскакивает на прибрежную дорогу, а потом несется следом за своими двумя компаньонами. Благодаря этому короткому приключению у них, казалось, открылось второе дыхание, и они устремились на юг, полные решимости выбраться из леса, даже если им придется шагать до рассвета.
Глава 20. В высоком окне
Примерно через полмили дорога расширилась, а деревья поредели, и путники вышли на поляну, освещенную неясным лунным светом. На ней стоял домик. При данных обстоятельствах это был очень приветливый домик, с освещенными окнами и распахнутой настежь дверью, из которой в ночь летели смех и звуки веселья – и не смех гоблинов, а гомон людей, хорошо проводящих время.
В открытых дверях стояла девушка и наблюдала за дорогой. Когда Джонатан, Ахав и Профессор изумленно остановились на краю поляны, она помахала им рукой и, казалось, была очень рада их видеть.
Джонатан сначала не был уверен, что рад видеть ее, по крайней мере, в эту минуту. Но ему пришло в голову, что она очень хорошенькая – там, на крыльце, в свете фонаря. У нее были длинные белокурые волосы и тоненькая девичья фигура. Она стояла в кружевном платье, и единственным словом, какое Джонатан мог так, с ходу, придумать для того, чтобы ее описать, было «воздушная». Она вновь помахала им и крикнула «Заходите!» приветливым голосом, который прогнал большинство подозрений Джонатана.
Из открытых окон доносился запах жареного гуся, и именно он скорее, чем что-либо иное, убедил путников заглянуть внутрь. Ахав, однако, не хотел идти. Он, рыча, улегся прямо посреди дороги и не соглашался двинуться с места. Джонатан тащил его за ошейник, увещевал, но безуспешно. Так что через какое-то мгновение он бросил это дело, решив, что попозже выйдет и заманит Ахава внутрь куском жареного гуся.
Тем, кто находился в доме, было действительно очень весело; они смеялись, пели, стучали вилками и ножами и гремели тарелками. Стоявшая на крыльце девушка отступила в сторону и взяла Джонатана за руку.
– Волшебник сказал, чтобы мы вас ждали, – улыбаясь, сообщила она. – Он заходил раньше, но затем отправился куда-то дальше. Он просил передать вам, что ничто никогда не бывает таким плохим, как кажется.
Эти слова показались Джонатану весьма ободряющими – как раз тем, на чем он всегда настаивал. Его вера в Майлза удвоилась, и он почти не обратил внимания на тот странный факт, что рука девушки была очень холодной и сухой, как пыль. Когда она оказалась в полосе лунного света, у Джонатана мимолетно мелькнула чудная мысль, что ее волосы не белокурые, как казалось в свете фонаря. На одно мгновение они стали серыми, точно старый пепел в очаге, а ее лицо, вместо того чтобы быть приятно худым, какую-то долю секунды выглядело похожим на череп. Но на крыльце, в лучах лампы, она вновь была юной и воздушной, и беспокоиться было совершенно не о чем. Что бы там ни видел Джонатан, Профессор, должно быть, этого не заметил, потому что он потирал руки и разглядывал компанию, собравшуюся в доме.
Почти дюжина людей сидела за длинным столом, заставленным самыми удивительными блюдами, среди которых был огромный жареный гусь, горы пюре, кадки с маслом и густой дымящийся соус. Там стояли пудинги, пироги, бутылки эля, банки с клюквенным джемом и тарелки с печеньем. В очаге над огнем висела корзина, доверху заполненная каштанами, которые какой-то парнишка в кожаных штанах ворошил серебряной вилкой. На всех тарелках горами лежала еда, а во главе стола были поставлены два пустых прибора и два кресла, словно специально ожидающие Джонатана и Профессора. Джонатан не видел причин ими не воспользоваться. Это было единственное, что мог сделать воспитанный человек.
Так что они оба сели за стол, и впервые за много часов Джонатан почувствовал, что может немного расслабиться. Ему казалось вполне возможным, что они смогут уговорить хозяйку позволить им провести здесь ночь, а утром опять отправятся в путь.
Сам домик, с бревенчатым потолком и огромным каменным очагом, был приветливым и теплым. Оштукатуренные стены были отделаны по кругу темными дубовыми панелями, а в керамических вазах стояли букеты цветов – сирени, диких ирисов и водосбора. Свет лампы заполнял все уголки комнаты и разливался по отполированному дощатому полу, озаряя лица счастливых участников пирушки.