Зиппо вскоре воссоединился со своим отцом, и в ходе вечера Джонатан проинструктировал мага насчет его предполагаемых геройств. На следующее утро они свернули лагерь и двинулись обратно по прибрежной дороге; Шелзнака везли связанным и засунутым в мешок в задней части повозки. На перекрестке капитан Бинки, Клубничный барон, Зиппо и их войско повернули в глубь материка и направились в стоящий выше по течению реки город Гроувер, где они собирались переправиться через реку на пароме. Джонатану и его компании они оставили трех пони и повозку, на которой можно было тащить Майлза. Профессор заключил, что Майлз при падении сломал ногу, а также здорово разбился. Он был способен только на то, чтобы лежать на повозке и отдыхать. Так что в тот день, после полудня, друзья устало шагали вперед. Джонатан пытался взбодриться, напоминая себе, что они успешно осуществили намеченные планы. Шелзнак был побежден, его должны были повесить в Гроувере. Сквайр Меркл был спасен и, насколько мог сказать Джонатан, ничуть не пострадал от своих приключений. Он сидел на одном из пони, пробуя на вкус две буханки хлеба, которые он, проделав в них дырки, уже надел себе на запястья. Время от времени он отщипывал от них кусочки и бросал на дорогу для стайки птиц, которые следовали за процессией в ожидании именно такого случая. Буфо и Гамп деловито и в полной тайне сочиняли конец для своего стихотворения – ведь теперь Сквайр не был более пропавшим. В общем и целом, думал Джонатан, ему бы следовало, так сказать, благодарить свою счастливую звезду. Но у него совершенно отсутствовало такое желание. Ему хотелось сесть, расслабиться и опустить голову на руки. Ему в принципе нравился Лэндсенд, но претила необходимость сидеть там и ждать, когда можно будет уехать. Больше всего на свете он хотел оказаться дома или, по крайней мере, опять в своем родном и близком мире. Но теперь, когда Эскаргот бежал, а Майлз был не в состоянии путешествовать самостоятельно, мир городка Твомбли и Верхней Долины был от него дальше, чем когда бы то ни было. К тому времени как Майлз поправится – через шесть или восемь недель, которые потребуются для того, чтобы у него зажила нога, – кто может сказать, где будет находиться ближайшая дверь? Вполне возможно, что им придется проплыть тысячу миль вверх по Твиту или пересечь океан, чтобы найти ее. Джонатан спросил себя: может ли Ахав понять, в какое незавидное положение они попали? Ему казалось, что нет. Пес держался поблизости от птичьей стаи, чтобы получить свою долю от щедрот Сквайра. Но все-таки, заключил Джонатан, какой-то части Ахава недоставало прогулок в лесу с Тэлботом и погонь за жучками среди клубничных грядок.
Профессор не разделял сентиментального настроения Джонатана.
– Бросил нас на произвол судьбы, вот что он сделал!
– Ну, – возразил Джонатан, которому все же не хотелось плохо думать об Эскарготе, – он боялся за свою жизнь. У него не было выбора в создавшейся ситуации.
– Выбора! Я тебе скажу насчет выбора, – заявил Профессор, тряся пальцем перед носом у Джонатана, чтобы проиллюстрировать свое мнение по поводу выбора. – Он мог оставить нам шар, не так ли? Если бы он это сделал, нас бы уже здесь не было. Ему он был не нужен, во всяком случае, чтобы покинуть Бэламнию. Он хотел заполучить его, чтобы разгуливать взад-вперед и воровать – вот тебе вся проблема в двух словах. Жадность – вот о чем мы здесь говорим. Он нас продал, вот и все. А ведь если бы не мы, не видать бы ему этого проклятого шара. У него была бы половинка ни на что не годной карты сокровищ, и он по-прежнему был бы продавцом водорослей.
Джонатан немного повозражал, но, как это ни печально, оценка Профессора, похоже, вполне соответствовала истине. Это беспокоило его почти так же сильно, как и то, что они были не в состоянии найти способ выбраться из Бэламнии.
Но когда вся компания обогнула длинный поворот, ведущий к подножию последнего или, возможно, первого из Тринадцати Мостов, время уже близилось к ужину. Гамп и Буфо объявили, что они закончили сочинять свое стихотворение, что незавершенная симфония обрела финальную часть.
– «Бедный Сквайр найден», – внушительным голосом продекламировал Гамп. – Авторы – Буфо Моринус и Гамп Уз из нашего края, бездомные бедолаги, заброшенные на берега Бэламнии!
При этом вступлении Гампа Сквайр неистово зааплодировал, разнеся в пыль остатки буханок хлеба, все еще окружающих его запястья. Птичья компания словно обезумела и залетала взад-вперед, подхватывая огромные куски горбушки.
– А теперь почитай Эшблесса! – крикнул Сквайр, у которого явно создалось впечатление, что зачитанное Гампом заглавие и составляло само стихотворение. – Почитай Эшблесса! То, где говорится про слоеный торт! Сквайр хочет послушать стихотворение про слоеный торт!
– Это был не слоеный торт, – немного раздраженно перебил его Буфо. – Оно было про буханку хлеба. Хлеб и голод. Эшблесс не пишет о слоеных тортах.
– И мы тоже, – добавил Гамп.
Но Сквайра было не так-то просто сбить с толку.
– Хлеб! – воскликнул он, припоминая. – Кто-то позарился на мой. – Он долго смотрел на свои лишенные хлеба запястья, гадая, как они дошли до такого опустошенного состояния, а потом, повернувшись в седле и кивая, спросил у Джонатана: – Не мог бы ты, мой добрый друг, одолжить мне слоеный торт?
Джонатан развел руки в стороны и пожал плечами:
– У меня его нет, Сквайр. Но следующий слоеный торт, на который я набреду, будет твоим.
Сквайр какое-то мгновение смотрел на него.
– Зачем тебе набредать на слоеный торт Сквайра? Ты его раздавишь.
Он печально покачал головой, думая про свой раздавленный торт.
– Сквайр, – сказал Буфо, – у нас нет слоеного торта. Однако сегодня вечером он у нас будет. Торт в двадцать футов высотой!
Сквайр изумленно взглянул на Буфо:
– Это невозможно. Но в городе меня ждет заказанная голова гиппопотама. Мы ее съедим.
– Прекрасно, – одобрил Буфо.
– Насчет головы гиппопотама, – медленно проговорил Гамп, обращаясь к Сквайру. – Что ты скажешь, если мы заменим ее на хорошую голову антилопы гну?
– Что я скажу? – переспросил Сквайр. – А что она сказала мне? Кого она гнет?
Буфо крикнул им обоим, чтобы они заткнулись, и принялся заново декламировать громким голосом: «Бедный Сквайр найден!» Он сразу же перешел к последним четверостишиям стихотворения, которое они с Гампом начали сочинять несколькими днями раньше и которое заканчивалось тем, что Сквайр бесцельно бродил по Бэламнии.
И наконец идет наш Сквайр.
На пляж спешит он Боффин,
А там нахмурившись стоит
Колдун коварный, гном.
Когда же Сквайра он схватил,
Весь край был ужасом объят,
И все кричат: «Сквайр, Сквайр идет»,
И в страхе прочь летят.
Ведь вмиг отсохнет та рука,
Что пышных форм не пощадит.
И с воплем гоблины бегут,
И каждое древо плод родит.
Он пьет и ест, и с каждым днем
Он все тучнее и сильней.
Когда друзья его нашли,
То слезы вытерли скорей.
И их победный путь лежит
Вдоль моря и прибрежных скал.
Сквайр найден, едут все домой,
И было все как я сказал!
Это стихотворение было встречено бурными аплодисментами. Его героический настрой даже Джонатана вывел из его апатии.
– Шедевр! – возвестил Профессор.
– А разве в последней строчке не следовало лучше написать: «Как вместе с Гампом я сказал»? – спросил Гамп.
Тут, однако, Сквайр начал аплодировать, чем прервал жалобы Гампа.
– И каждое древо плод родит! – пропел он, потом замолчал и повернулся к Буфо: – Что было дальше?
Казалось, Буфо было непросто ответить.
– И вся земля торты родит! – продолжил Сквайр, заразившись поэтическим вдохновением. – И Сквайр их съест и будет сыт!
Буфо и Гамп печально посмотрели друг на друга. Но, в конце концов, Сквайр был Сквайром, и это действительно было его стихотворение. Так что двое коротышек, похоже, пришли к молчаливому согласию, что Сквайр может делать с ним практически все, что ему вздумается, и вся компания двинулась по мостам к Лэндсенду, чувствуя куда меньшую тревогу, чем милю назад.