Я всегда убегаю. Это никогда не закончится. Лоннрах впечатал себя в мою жизнь тем же способом, что и его сестра. Пусть она и убила мою мать, но он… Он монстр, скрывающийся в темноте. Он крадёт мою душу кусочек за кусочком, отскребывая части моей жизни, пока от неё совсем ничего не останется.
Теперь ты по себе знаешь, каково это, чувствовать себя беспомощным.
— Почему я не могу вспомнить? — спрашиваю я Эйтиннэ, не двигаясь, когда она прижимает руки к моим вискам. Её прикосновения мягкие и аккуратные, словно боится навредить раненной птице.
— Ты можешь, — её взгляд спокойный и внимательный, — но он оставил свой след в твоём разуме. Воспоминания исчезают из-за его воздействия. Если ты хочешь, я могу помочь.
— Помочь?
Покалывающая боль от исцеления снова начинает появляться. Сначала я вздрагиваю, но потом позволяю этому чувству нахлынуть на меня теплой волной. Я здесь. Жива. Это я. Это все еще я. Я могу создать новые воспоминания поверх старых.
После того, как мои раны исцелились, а яд перестал действовать, Эйтиннэ отходит. Она тяжело дышит, тонкая струйка крови от кашля стекает по подбородку.
— Айлиэн.
Она произносит мое имя. Просто имя. Это было так давно, когда я слышала его, что почти забыла, что оно у меня вообще есть. Лоннрах всегда называл меня Охотницей. До этого имя было единственной вещью, что принадлежала мне. Охотница — оскорбление. Охотница — вещь. Охотница — долг. Я просто девочка. Я просто девушка. Айлиэн Кэмерон. Кэм.
Эйтиннэ говорит мне:
— Я могу помочь тебе забыть.
На мой немой вопрос, она продолжает.
— То, что Лоннрах сделал с тобой. Место, где он держал тебя, — она смотрит на мои отметины. — Я смогу сделать так, чтобы ты думала, будто получила их в бою.
Боже помоги мне, это искушение. Я не качаю головой, не говорю «нет», даже тогда, когда она касается руками моего лица, когда ее пальцы завиваются в мои волосы, и она закрывает глаза.
Её сила согревает мою кожу, успокаивает, утешает. Мои воспоминания об этом месте начинают исчезать, размываться, как стекло, покрытое туманом. Она забирает их себе, воруя их у меня так же, как и Лоннрах.
Я хочу все знать. Я заберу все твои воспоминания, если потребуется.
— Хватит! — я вырываюсь из ее рук и понимаю, что нахожусь здесь, в руинах собственного дома. — Это мои воспоминания, мне их нести, — говорю я. — Не твои.
Эйтиннэ снова вытирает кровь со своих губ, прижимая рукав. Неверие появляется в ее глазах.
— Ты думаешь, что заслужила то, что случилось, не так ли?
Я зажимаю тартан моей матери в обрызганных грязью руках, вспоминая, почему оставила его в сундуке перед боем. Я чувствовала, что маме не понравилось бы то, кем я стала. Часть меня надеялась на то, что я спасу город и наконец-то, наконец-то буду достойна носить его.
Я чувствовала свою вину долгое время после поражения в ту ночь Дикой Охоты. Часть меня до сих пор ее чувствует.
Прежде, чем я успеваю ответить, Эйтиннэ говорит:
— Здесь нет ничего такого, через что бы я уже не прошла. У Лоннраха было две тысячи лет, чтобы сломать меня, и он не смог.
Она снова тянется ко мне. Даже когда я уворачиваюсь, она продолжает держать свою руку ладонью вверх. Предложение. Освобождение.
— Ты была захвачена во время выполнения задачи, которая никогда не предназначалась тебе одной. Ты не несешь ответственности за то, что мы с Кадамахом начали. Поэтому я предлагаю нести их за тебя.
Я почти спрашиваю ее, что она имеет в виду, но слова застревают в горле. Я смотрю на ее протянутую ладонь и почти принимаю ее.
Теперь ты по себе знаешь, каково это, чувствовать себя беспомощным.
Вот почему я не должна позволять себе забывать. Я никогда не буду такой беспомощной снова.
— Нет, — я сглатываю ком, подкативший к горлу, — я не стану делать этого с тобой.
Он делал это с тобой? Как со мной
Хуже. Он сделал еще хуже.
— Ты, — говорит она, ни на минуту не отводя от меня взгляд, — необычная.
Я криво улыбаюсь.
— Для человека?
Она улыбается в ответ.
— Теперь я вижу, почему Кадамах хотел, чтобы я перевернула небо и землю, чтобы найти тебя.