А потом — наконец — у дома остановилась машина. Мы с Гейл бросились к двери. Вошел шериф Страуд.
— Дело закрыто! — торжествующе сказал он. — Я поймал убийцу профессора Уэллера. Все прекрасно сработало, Рован.
— Кто… кто это был? — хрипло спросил я.
— Калхерн, — ответил Страут.
Я ослаб от облегчения. Ноги стали как резиновые, пришлось сесть на стул. Но потом до меня дошло имя, и я вскочил.
— Это невозможно! — закричал я. — Калхерн не мог быть убийцей! Его же прислали из военного министерства в Вашингтоне. Он не мог это сделать!
— Но он это сделал, Рован. — Страуб широко улыбался. — Понимаете, Калхерн был совсем не Калхерн, но чрезвычайно опытный международный шпион, выдававший себя за Калхерна. Настоящий Канхерн — тот неопознанный убитый мужчина, которого мы нашли вчера утром за городом.
Я снова сел.
Страуд продолжал.
— Очевидно, произошло следующее. Шпион каким-то образом узнал о миссии настоящего Калхерна. Он перехватил Калхерна на окраине Гровертона. Вероятно, отправил машину Калхерна в кювет, потом застрелил его, сменил свою одежду, сорвав с нее ярлычки, на мундир Калхерна. Потом в машине Калхерна уверенно приехал в город.
Шпиону нужно было изобретение Уэллера. Наши враги охотно отдали бы за него целое состояние. Он присутствовал на демонстрации, узнал все необходимое. Потом в тот же день вечером выскользнул из отеля, пошел к Уэллеру домой, убил его, забрал изобретение и вернулся в отель.
Номер шпиона был на втором этаже. Ему легко было на веревке спуститься из окна, выйти и зайти так, что его не видел ночной дежурный. Вибратор он оставил в своей машине.
— Но как вы его поймали? — спросил я. — Как вы все это узнали?
— Я его не поймал, — ответил Страуб. — Это сделал вибратор. Мы вовремя использовали радио. Он уже отъехал на милю, когда вибратор включился. Его машина налетела на дерево. От него самого мало что осталось, но из документов в его мундире я узнал все необходимое.
Страуб улыбнулся и направился к двери.
— Что ж, на этом все. У меня еще есть кое-какая работа.
Он снова улыбнулся, помахал нам и вышел.
Я вскочил со стула. Гейл так и не узнала, почему я закричал от радости. И до сих пор не знает, почему я крепко обнял ее.
Последний час
Часы над камином пробили одиннадцать — мягко, словно сожалея о необходимости это делать. Длинные худые пальцы профессора Эдварда Грендона перестали плясать по клавишам портативной машинки, и на мгновение остальные звуки, заполнявшие тускло освещенный, уставленный книгами кабинет, стихли, пока профессор прислушивался к бою часов.
…пять, шесть, семь, восемь…
Еще час, с ужасом подумал Грендон. Всего один час жизни.
…девять, десять, одиннадцать…
Стих сладкий, как старая мелодия, последний удар. Снова все заполнили прерывистый треск дров в камине и удары дождевых капель в ночи снаружи.
Грендон еще несколько мгновений сидел неподвижно, перестав печатать, пристально глядя на циферблат. Потом медленно расслабился, словно влияние ударов часов только сейчас прекратилось. Его руки с клавиш машинки перешли на стол, на котором стояла эта машинка. Грендон откинулся на спинку кресла, на его худом длинном лице было выражение горечи — знание приближающегося конца.
Он не хотел уходить. Оставалось очень многое, ради чего стоило жить. Несправедливо, что его существование должно прекратиться сейчас, как цветок под полной луной, как песня, прерванная на половине. Внутри вяло шевельнулось возмущение. Грендон не решался определять, насколько его чувства вызваны страхом. Он знал, что его конец не будет буквальным, это лишь конец начала. Занавес поднимется над другой сценой. И новая жизнь будет такой, что его нынешнее существование покажется раем.
По его худому телу пробежала судорожная дрожь. Не очень приятно думать о вечном пребывании в аду.
Усилием воли он собрал убывающее мужество. Надо смотреть неизбежному в лицо. Он заключил договор. Его придется выполнить.
Он понимал, что очень многое не сумел бы сделать, если бы не заключил договор с Сатаной. Неизлечимо больной, он не закончил бы свою книгу. Была закладная на дом. Счета врача и новые счета, потому что Эллен должна была родить Дика, второго и младшего из их сыновей.
Тогда все казалось безнадежным. Предложение Сатаны было единственным выходом. Грендон сухо вспомнил, как охотно принял это предложение. Он взглянул на шрам на запястье — источник крови, которой подписал договор.