А за генератором шарового сверхплотного пульсирующего магнито-плазменного поля ему пришлось съездить в Германию в одну из престижных фирм, специализирующихся на электронике.
В большом зале становилось тесновато от новых уникальных установок.
Эксперименты шли полным ходом.
И Петя потребовал, чтобы результаты каждого эксперимента фиксировались самым подробным образом, подшивались в специальную папку. Каждый вечер он забирал папки к себе в кабинет, закрывался на ключ. Чем он там занимался, можно было только догадываться.
Случалось, приходя утром в лабораторию, «молчуны» убеждались, что Петя всю ночь провел в своем кабинете. Он появлялся заспанный, но, как всегда, улыбающийся.
Желая освободиться от писанины, Костя и Дмитрий решились поручить ее Алевтине.
Утром Петя встретил «молчунов» в коридоре и попросил их зайти к нему в кабинет. Там, взяв со стола папку, он вежливо поинтересовался:
— Вы что, вчера заложили?
— То есть? — не понял Дима.
— Такую запись, — тот швырнул им папку через стол, — можно сделать, только набравшись до чертиков. Извольте убедиться.
Не желая ставить под удар Алевтину, Костя заново переписал вчерашние протоколы.
А пока он переписывал, Алевтина преспокойненько устроилась за соседним столом и старательно разглядывала себя в зеркальце, разглаживая намусоленным пальцем брови, поправляя на висках прическу, облизывая свои жемчужные зубки.
Да, увы, вместе с Алевтиной в лаборатории поселилось непредвиденное «молчунами» испытание. По утрам их словно кто-то стал подгонять на работу. Конечно, они и прежде не залеживались в постелях, но по дороге в лабораторию успевали обстоятельно обсудить предстоящую серию экспериментов. Теперь же главным стимулом спешки стало желание поскорее увидеть Алевтину, заглянуть в ее обаятельное личико с распахнутыми синими глазами, полюбоваться на ее царственную воздушную походку.
А о том, чтобы потолковать с девушкой о своих чувствах, не могло быть и речи. Уж слишком прочно припаяло их друг к другу общей мечтой, единой выбранной в жизни дорогой. Каждый из них вполне отдавал себе отчет, какую обиду нанесет другу и единомышленнику попыткой склонить симпатии Алевтины на свою сторону. Рухнет все начатое ими дело…
Но ведь сердцу не прикажешь. «Молчуны» ловили себя на том, что частенько прячут друг от друга глаза. А потом случилось и того хуже — проворочавшись полночи без сна, они, не сговариваясь, покинули постели, включили в комнате свет, сели к столу и молча расставили фигуры.
И, как уже случалось не раз, именно здесь, над шахматной доской, к ним пришло окончательное решение.
— Дима, — предложил Константин, — давай сделаем так: доведем нашу машину до ходовых испытаний, а потом попросим Алевтину самой решить нашу судьбу.
Дмитрию потребовалось четыре хода, прежде чем он ответил:
— Ты, как всегда, прав, Костик. Конечно же, Алевтина должна сама сделать выбор.
И у обоих как-то сразу полегчало на душе. Утром они впервые проспали и почти на полтора часа опоздали на работу.
— Чтоб это было в первый и последний раз, — сурово предупредил их Петр.
Быстро повзрослев в научных исследованиях, Дима и Костя оставались сущими младенцами в делах амурных. Конечно, за время учебы в университете им довелось насмотреться всякого.
Но они как-то не пришлись ко двору в шумных застольях, в сборищах, где любовные дела решались быстро и просто. А Алевтина… Та им показалась совсем другого поля ягодой. В ней им привиделась еще не встречаемая чистота и наивность.
Что касается самой Алевтины, то она с первых же дней работы в лаборатории разобралась, кто чего стоит. Тайные воздыхания Дмитрия и Константина не были для нее тайными, казались нелепыми и противоестественными. А еще смешнее выглядела их зависимость от начальника лаборатории Деева — ну прямо цыплята перед голодным котом!
Поэтому, опоздав утром на работу, она не объяснялась с «молчунами», а заходила в кабинет к Дееву.
— Петр Алексеевич, — ворковала она покаянно, — я опять опоздала. Ну что делать, если у меня мама такая дохлая? Опять температурит. Пришлось в поликлинику забежать, вызвать врача на дом.
И Петр Алексеевич, собравшийся учинить Алевтине разнос, как-то сразу размягчался под взглядом ее синих, доверчиво распахнутых глаз.
— Ну, если мама… — разводил он руками, и его прижатые к голове уши предательски розовели. — Маму, конечно, надо беречь. А может, с нею что серьезное?
— Да нет, грипп, скорее всего.
— Грипп — болезнь неприятная. Ладно, идите работайте, Алевтина Викторовна.