Но даже когда она была на полпути, Дуги не последовал за ней.
— Дуги, что ты делаешь?
— Я не могу, — негромко сказал он.
— Чего ты не можешь?
— Не могу. Я пообещал. Поклялся. Я не могу.
— Дуги?
— Я не знаю, — уныло отозвался он. — Не знаю.
Рэйни спустилась ступенькой ниже.
— Он угрожал тебе, Дуги? Этот человек пообещал, что убьет тебя, если мы сбежим? Тебе больше не нужно его бояться. Когда мы отсюда выберемся, я сделаю все, чтобы ты был в безопасности.
— Я не хотел сжигать мамины вещи, — сказал Дуги. — Но я их сжег. А когда огонь начинает гореть, уже ничего не вернешь. Огонь — это навсегда. Огонь настоящий.
— Помоги мне, Дуги, — настойчиво, уже на грани паники, попросила Рэйни. Она попыталась подавить страх и сделать так, чтобы в голосе звучала сила. — Перережь веревки. Мы выберемся отсюда!
Тишина.
— Дуги?
Тишина.
— Дуги!!!
Из темноты донесся шепот:
— Я ее убил. Я не хотел. Но она ушла и больше не вернется. Потому что я был плохим мальчиком. Никто не любит плохих детей. Даже мама. Я скучаю по маме. Я хочу ее увидеть.
Рэйни услышала всплеск, бросилась вниз по лестнице и снова погрузилась в воду.
— Дуги! Дуги! Дуги!
Но водная гладь оставалась спокойной. Дуги исчез в ледяных глубинах.
Глава 38
Среда, 11.42
— Это карта.
— Какой сюрприз.
— Как только двадцать тысяч будут доставлены на место, обозначенное крестиком, — сообщила по телефону Кимберли, — Эн-Эс свяжется с прессой и скажет, где находятся Рэйни и Дуги.
— С прессой? Или с Адамом Даничичем? — уточнил Куинси.
— Там сказано «с прессой». Может быть, имеется в виду Даничич. Эн-Эс по-прежнему настаивает на том, что он не чудовище. Постскриптум, — Кимберли начала читать вслух. — После часу дня он уже не несет ответственности за то, что случится с женщиной или ребенком. «Их судьба в ваших руках». Конец цитаты.
— Сукин сын, — выругался Кинкейд. — Кто-нибудь, скажите, который час, черт возьми?
— Одиннадцать сорок две, — ответила Кимберли. Куинси, стоявший рядом с Кинкейдом в командном центре, произнес это одновременно с ней.
— Можешь прочитать карту? — спросил он.
— Шелли уже ее видела. Она думает, это маяк на побережье. Несколько месяцев назад он был закрыт на ремонт, но, кажется, работы еще не начались. Сейчас она как раз звонит, чтобы это выяснить.
— Сколько времени уйдет на то, чтобы до него добраться?
— Тридцать пять — сорок минут.
— Вы обыскали остальные телефоны? Уверены, что больше никаких писем нет?
— Мак уже съездил на сыроваренный завод, но ничего не нашел. Патрульный Блэни вернулся в город. Скоро мы все узнаем.
— Одно письмо — и дело сделано, — пробормотал Куинси. — Три телефона-автомата, пятнадцать минут срока — все это лишь проволочки. Эн-Эс хочет немного повеселиться. Но мы согласились плясать под его дудку. Теперь в качестве вознаграждения…
— …еще одна идиотская карта, — закончил Кинкейд и повторил: — Сукин сын.
На улице было слишком шумно. Кимберли бросилась в «Уол-март» — по-прежнему пустынный: все покупатели и продавцы толпились снаружи. Она нашла Шелли в книжном отделе — шериф отчитывала кого-то по мобильному. В поисках уединения и тишины Кимберли отправилась в отдел женской гигиены.
— Если Шелли знает, что делать, пусть действует, — приказал Кинкейд. — Можешь присоединиться к ней, несколько человек прикроют вас с тыла. «Навигатор» при тебе?
— Да.
— Тогда мы сможем за вами следить. Тридцать пять минут езды плюс минут десять на то, чтобы найти место… Лучше вам не мешкать.
— Мы не можем ехать.
— Не можете?
Кимберли тяжело вздохнула.
— Что, вы еще не поняли? Детектив Гроув пропала — у нас больше нет двадцати тысяч долларов.
— Дьявол!
Куинси промолчал.
Среда, 11.45
Во второй раз за день лейтенант Мосли испытал изумление. В его время, когда патрульный забирал подозреваемого, парня отвозили прямиком в ближайший участок и отправляли в комнату для допросов. Предлагали чего-нибудь выпить, потом дверь запирали. Человеку предоставляли возможность посидеть в маленьком зарешеченном помещении на жестком металлическом табурете, с переполненным мочевым пузырем и хорошенько подумать. Не то чтобы все мгновенно раскалывались. Но большинство размякало.
Начать с того, что Адама Даничича не заперли в комнате для допросов. Он сидел не на жестком металлическом табурете. И, насколько мог судить Мосли, вовсе не страдал от отсутствия земных благ.