— Я не ваш отец.
— Я знаю, — согласился Эткинс. — Ну, давай, выпей. Это тебе уже не повредит. Твоя работа закончилась. Твое представление закончилось, — он подчеркнул это слово с само довольной ухмылкой.
— Ты можешь выпить. Все сегодня немножко выпьют.
— Нет.
— Почему, нет? Я стараюсь поступать по-дружески. Я стараюсь…
Эткинс замер. Его глаза округлились. Из-под верхнего платья Блэйра плавно появился на свет «люгер». Эткинс уставился на пистолет.
— Чт… что это? — спросил он.
— Это пистолет, — холодно ответил Блэйр. — Дайте мне мои деньги.
Эткинс поспешно выдвинул ящик стола.
— Конечно. Конечно. Ты ведь не подумал, что я… я собирался обмануть тебя, правда? Ты…
— Дайте мне мои деньги.
Эткинс положил конверт на стол. Блэйр забрал его.
— А это — тебе, — сказал он и трижды нажал спусковой крючок.
Эткинс рухнул на письменный стол…
Чудовищность совершенного ошеломила Блэйра. Дверь, дверь! Ему нужно добраться до нее. Он наткнулся на мусорную корзинку и едва не полетел на пол, но взмахом рук ему удалось вернуть равновесие и удержаться от падения.
Покинув кабинет, он проверил путь к спасению. «Спокойно, — приказал он себе. — Сохраняй самообладание. Не забывай, что ты Рэндольф Блэйр.»
Прилавки были уже накрыты чехлами от пыли.
Они напомнили ему о теле — закрытом, мертвом. Теле Эткинса.
Ему стало не по себе, ноги сами ускорили шаг, но у него хватило сил сдержаться и переждать в туалетной комнате.
Он не помнил, сколько находился там, но когда вышел оттуда, было ясно, что он полностью взял себя в руки. Походка его была королевской, она свидетельствовала о спокойствии актера, уверенно исполняющего свою роль. Теперь он укорял себя за поведение, достойное разве что новичка, внезапно охваченного страхом перед выходом на сцену.
Рэндольф Блэйр толкнул вращающиеся двери и очутился на улице. Воздух покалывал лицо, обещая снег. Он сделал глубокий вдох, спокойно посмотрел на спешащих мимо него людей, нагруженных покупками.
И неожиданно услышал смех, тоненький, пронзительный детский смех. Этот смех вонзился в него, как нож. Он обернулся и увидел смеющегося малыша, который держался одной рукой за женщину рядом с ним, увидел бледное лицо мальчугана, его другую руку с указательным пальцем, насмешливо нацеленным вверх.
Раздался еще смех. Смех мужчин, женщин. Сбоку от Блэйра в витрине магазина закрутилась праздничная карусель. Заиграла музыка. Она слилась со смехом, подчеркивая и усиливая его.
Блэйр почувствовал, что попал в наказующий водоворот. Казалось, нет никакой возможности остановить музыку, движение, все, что словно сговорилось и задумало погубить его. Наконец, совершенно лишил его присутствия духа вид полицейских, выходящих из магазина. Они направлялись к нему. И когда он навел на них «люгер», и даже когда его схватили и обезоружили, каким-то уголком своего мозга он ощущал, что вся его игра, вся его драматическая роль была чем-то неправдоподобной.
Да она и не могла быть правдоподобной для того, кто носит красный халат и брюки, черный пояс и сапоги Санта Клауса из универсального магазина, ту самую одежду, которую носили три тысячи других людей по всему городу. Для того, чтобы раствориться в их анонимности, ему не хватало белой бороды, а ее он потерял во время неистового побега из кабинета Эткинса.
И, конечно, для ребенка, и даже для некоторых взрослых, Санта Клаус без бороды представлялся смешным.
Флора ФЛЕТЧЕР
Отравиться согласны
— Дорогой, — сказала Шерри, — я очень рада, что ты ведешь себя, как цивилизованный человек.
— О, да, я сторонник цивилизованных существ, — ответил я. — По моему мнению, они крайне важны для сохранения цивилизации.
— Как бы то ни было, — продолжила она, — это совершенно необычно для тебя предложить, чтобы мы втроем встретились и обговорили все спокойно и вежливо. Даже, — добавила она, — несмотря на то, что в конце концов это ничего не изменит.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что это ничего не изменит?
— Я имею в виду, что определенно настроена оставить тебя. Ты хе понимаешь это.
— Я понимаю, что это намерение, но я надеюсь, что ты передумаешь.
— Я поступлю честно, если предоставлю тебе шанс, что я и хочу сделать, но я уверяю тебя, что это невозможно. Я люблю Дэниса и собираюсь выйти за него замуж, и это все, что я могу тебе сказать. Мне искренне жаль, дорогой, но это необходимо для моего счастья.
— Это означает, насколько я понимаю, что меня ты уже не любишь. Так?
— Вовсе нет. Пожалуйста, не будь смешным. Я очень люблю тебя, и ты это прекрасно знаешь, но менее волнующим образом. Я безумно, неистово и непреодолимо влюблена в Дэниса.