Обдав присутствующих брызгами, ящик упал в воду и растворился во мгле, покрыв озеро рябью до самого берега. Исчезновение свершилось…
Все замерли в ожидании… Роско посмотрел на часы. Через тридцать секунд он глянул на Ванду и ободряюще улыбнулся.
Они подождали еще немного.
К концу первой минуты улыбка исчезла с лица рулевого, и он начал нескладно насвистывать. Ванда приказала, чтобы он перестал.
В конце второй минуты Роско покосился на Ванду. Она была ужасающе бледна. Он снова прильнул к биноклю и начал рассматривать береговую линию.
Толпа заколыхалась и придвинулась к кромке воды.
— Боже мой! — воскликнул рулевой. — Он не всплывает, мистер Роско!
— Он дожен всплыть, должен!
Прошли три минуты, а великого Ферлини все не было.
Когда истекли шесть минут, Ванда Ферлини простонала и, покачнувшись, потеряла сознание. Роско подхватил ее на руки. Пять минут спустя он приказал рулевому направляться к берегу.
Лишь к ночи закованное в наручники тело Ферлини вытащили из воды.
В день похорон Баггетт попытался встретиться с Вандой, но Фил Роско не допустил его. Фил не интересовался любовной стороной ее жизни, у него было слишком много собственных забот. Но он продолжал оставаться деловым человеком, и Ванда по-прежнему была его клиенткой, даже без своего знаменитого мужа. Для нее было бы неприличным появиться на публике в какой-либо иной роли, кроме безутешной вдовы.
Ванда играла эту роль хорошо. Благодаря странной косметической алхимии горе делало ее моложе. Белое припудренное лицо и бледно напомаженные губы удачно контрастировали с черным траурным нарядом.
Роско отдал распоряжения по организации похорон, и они были обставлены столь же зрелищно, как само водное представление. Публики было много, и событие хорошо освещалось прессой. Почтить уход из жизни феноменального артиста пришли многие представители шоу-бизнеса, бывшие вовсе не против того, чтобы на них поглазели.
Траурная процессия медленно двигалась по улицам города, затрачивая по полчаса на прохождение одного квартала, но к тому времени, когда гроб с телом Ферлини достиг прибежища, откуда не возвращаются, толпа заметно поредела. Лишь немногие наблюдали заключительную сцену ритуального обряда на кладбище.
Ванда безутешно рыдала на груди у Роско.
— Такова была его воля, — голос Фила дрожал.
— Да, да, я понимаю.
Надгробное слово, произнесенное самым известным священником города, было кратким. Он говорил о мужестве Ферлини, о его преданности своему искусству, об удовольствии, которое тот доставлял при жизни стольким людям. В продолжение его речи лицо Ванды сохраняло какое-то странное выражение, и на мгновение Роско испугался, что она снова упадет в обморок.
Гроб поднесли к краю могилы. Передний носильщик, официант из вечернего клуба, явно смущенный чем-то, начал перешептываться со своим напарником. Роско вышел вперед, внимательно выслушал их и поспешил передать услышанное священнику. Этот обмен мнениями привлек внимание единственного оставшегося в процессии репортера, который подошел, чтобы выяснить, в чем дело.
— Я не знаю, — озадаченно ответил Роско. — Вот Фредди говорит, что тут что-то не так. Мол, гроб какой-то странный.
— Что значит «странный»?
Официант пожал плечами:
— Легкий. Он очень мало весит.
— Воистину, — прошептал священник, — я не думаю, что…
— Он прав, — прервал второй носильщик. — Почти никакого веса. А вы же знаете, Ферлини был здоровенным парнем.
Они посмотрели на гроб, ожидая, что кто-нибудь отдаст указание. Наконец, это сделал Роско.
— Я против, — сказал он тихо, — но лучше нам открыть его.
Невзирая на протесты священника, носильщики начали снимать крышку.
— Что случилось? — спросила Ванда. — Что происходит, Фил?
— Отойди в сторону, — попросил он. — Я не хочу, чтобы ты это видела, Ванда.
Но удержать ее было невозможно. Крышку сняли, и потрясенной толпе открылась правда: гроб был пуст!
…Ванда Ферлини завыла, как воет ветер, заблудившись в лесной чащобе.
Доктор Рашфилд покатал карандаш по журналу регистрации и сказал:
— Продолжайте, мистер Роско, я хочу знать все.
Фил облизнул пересохшие губы и пожалел, что нечего выпить.
— Вы должны понять, каково это в моем деле, доктор. Все основано на театральности, абсолютно все. Поэтому лет десять назад Ферлини заключил со мной сделку.
— И в чем ее смысл?
— Никто, кроме меня и его, не знал об этом. Я ему говорил, что это безумство. Но вы не знаете, как упрямы такие парни. Он заставил меня пообещать, что если что-нибудь с ним случится, ну, если он умрет, то я устрою для него последний фокус — нечто, что заставит помнить о нем даже дольше, чем о Гудини. Вот такие дела, док.