Он успокаивал дочь, целовал в волглые щеки, приговаривал давно забытые нежные слова из ее детства, которыми утешал, когда Аля простужалась и температурила; а у самого на душе кошки скребли – дочь высказала многое из того, о чем он все настойчивее задумывался в своем одиноком пребывании в Резиденциях, где совсем еще недавно царил человек, для которого избыточное великолепие дворцов по сию пору
служило компенсацией за годы убогой жизни, когда он дворовым пацаном гонял крыс по подъездам.
– А мог бы жизнь просвистать скворцом, заесть ореховым пирогом, да, видно, нельзя никак…
– Ты это о чем? При чем здесь пирог?
– Это я так, стихи вспомнила. Зачем ты ввязался в эту авантюру.., я предчувствовала – добром не кончится. Служить дракону – значит, уподобляться ему и в конце концов пасть жертвой.
– Что ты меня заранее хоронишь, тоску нагоняешь? На душе погано, а тут ты со своими предчувствиями.
Альбина пришла в себя, вытерла размазанную тушь, заговорила тихо, нутряно и будто отстраненно от того, что вызвало минутами назад всплеск эмоций:
– Ты теперь – власть, повелеваешь огромной страной, убравшие ВВ, а его убрали, это очевидно, обязаны тебе беспрекословно подчиняться, для них смерти подобно, если все вскроется, так вот, тебе терять нечего – припугни их, дай понять, что им крышка, если ты рот откроешь, используй это время для полезных действий во благо общества, не бойся ничего…
– Да они отравят меня, или пристрелят, имитируя теракт, да мало ли способов избавиться!
– Не посмеют. Ты им пока нужен, иначе их спросят: а где настоящий ВВ? Убили? А можно пресс-конференцию собрать и сообщить правду. Можно утечку организовать, так, мол, и так, а я западным корреспондентам смогу подтвердить.
Альбина не в себе, несет околесицу – для Якова Петровича было очевидно. Это шок. Какая пресс-конференция, кто ее позволит провести, он же ни шага ступить не может без ведома куратора, они не дураки, держат его на коротком поводке – на всякий случай, чтобы не выкинул какой-нибудь фортель. Дочь, бедняжка, не понимает… И зачем ей признался.., клял себя.
Покинул он дачу в растрепанных чувствах, Альбина взяла себя в руки, улыбалась, шутила, никто не догадывался об их разговоре – на прощание обняла его, крепко прижала и вышептала в ухо: “Ничего не бойся…”
13
В начале декабря Совет Федерации объявил о назначении выборов, всего в борьбу вступили шесть кандидатов, главный, которого в прессе сразу же стали называть будущим Преемником, был выдвинут “Единой Россией”. Имя его не было особенно на слуху, но и неизвестным широкой публике его нельзя было назвать: финансист, менеджер, занимал крупные посты в госкорпорациях, несколько лет провел в штаб-квартире МВФ в Вашингтоне, имеет устоявшиеся связи с западными бизнесменами, в последниее время занимал пост первого вице-премьера. Его прочили в премьеры, но в свете нынешних, переворотивших привычные представления событий для него открылись иные, куда более высокие горизонты. Сравнительно молод, 55 лет, не служил в органах (на это особенно напирали в статьях и телерепортажах), а то, что питерский – так не все ли равно, где родился и жил до переезда в столицу, главное, деловой, практик, а не записной думский болтун.
Позвонил новый руководитель Администрации президента, как и его предшественник – тоже генерал ФСБ, сослался на куратора и попросил Якова Петровича встретиться с будущим Преемником – напутствовать, обсудить первостепенные задачи. Разговор не более часа, телезапись – первые десять минут. Потом и Вячеслав Сергеевич вышел на связь, обсудили, о чем нужно говорить, а что можно опустить, Яков Петрович попросил разрешения не довольствоваться бумагами пресс-службы, а подготовиться самому, используя разного рода записи, так сказать, для более точного следования образу. Куратор помялся и разрешил – “только не переусердствуйте с цитатами из Властелина …” Он дал добро на форму одежды – рубашку без галстука, вождь может позволить себе отступление от строгих правил этикета, ибо не очень здоров, и это послужит лишним напоминанием.
Встреча, которой придавалось особое значение, состоялась в кремлевском кабинете ВВ, Яков Петрович чувствовал себя здесь неловко, неуютно, все было непривычным: и стол, над которым герб страны, флаг государства и штандарт Верховного Властелина, и письменный прибор из тяжелого зеленого малахита, и компьютеры со светящимися экранами, и телефонный коммутатор с пультом управления, и даже горшочек с кустистым цветком, прежде умиливший… – не то что Ново-Огарево, где обжился за эти месяцы. Он волновался, чего с ним редко происходило, то есть волнение присутствовало всегда, но он мог его унять, сейчас же слегка взвинченное состояние не исчезало.