Развивая намеченную пунктиром линию, Яков Петрович неожиданно подумал о том, что людей можно сравнить с бойцовыми собаками – к примеру, с американским питбулем, английским бульдогом, ротвейлером или аргентинским догом. Зверюг этих ради собственной безопасности надобно холить, говорить им нежные слова, выказывать им свою любовь – собаки решительно все чувствуют – но стоит повысить голос и, указывая на чужого, скомандовать “фас!”, разнежившиеся в ласке псы мигом прыгнут и порвут в клочья. Как легко разбудить в животном и человеке зверя, который загрызет всякого по указке хозяина…
Возвратившись мыслями к ВВ, Яков Петрович утвердил внутри себя, словно гвоздь молотком вогнал по шляпку: Сам почти не гладил общество по шерсти, не произносил нежные слова, не демонстрировал душевную приязнь – вместо этого науськивал, пробуждал злобу и ненависть к вымышленным, назначеннымврагам, считал это своей охранной грамотой. При нем народ ожесточился донельзя – поди не признай, открылась в людях скверна, да такая, что оторопь берет. Как же так: учили доброму, светлому, человек человеку друг, товарищ и брат, а на поверку оказался тамбовский волк…
Если хочешь не знать страха, не чини зла. Зла же в нашей теперешней жизни столько, что не вычерпать, оно как кипящая вода в кастрюле норовит через край перелиться…
И сама собой всплыла молитва Верховному Властелину – бродила в Сети в конце пятнадцатого, еще до того, как Служба охраны пригласила к себе на работу сотрудника банка, как две капли воды похожего на ВВ. Яков Петрович тогда зачем-то заучил первые строки, и теперь, спустя восемь лет, воспроизвел в покуда безотказной памяти:
“К тебе, Владимир Благоверный, дерзаю вознести свой глас, очисть меня от всякой скверны, услышь меня в сей скорбный час. Прими теплейшие моленья, мой дух от зол и бед избавь,пролей мне в сердце умиленье, на путь спасения наставь…”
Нашли у кого очищаться от скверны…
Самые первые мартовские дни неотступно думал, обкатывал, ощупывал со всех сторон как нечто вещественное, пытаясь доискаться до истины: за годы двойничества Яков Петрович по идее должен был перенять особенности характера, привычки, вкусы, желания ВВ – скажем, привередливость в еде, страсть к обладанию женщинами как противоядие от комплекса коротышки (недаром считал, что каждый настоящий мужчина призван домогаться женщины, а та – сопротивляться, далее как в любимом самбо – кто кого), злопамятность (не мог простить двухметровому грузину-президенту уничижительное прозвище – лиллипутик); укрепиться в ненависти ко всему, что ненавидел ВВ, и полюбить то, что любил Сам; с ненавистью было ясно, понятно, а вот с любовью… чему поклонялся Властелин, что вызывало в нем восторг и вдохновение, преклонение и жертвенность, обожание и трепет… – с этим был афронт, Двойник не чувствовал, что эти качества хотя бы изредка проявлялись. Возможно, он ошибался, любому человеку, даже самому испорченному, подлому, мерзкому, жестокому и беспощадному, ведомо чувство любви, только предстает оно в причудливых, изощренных формах, недоступных для понимания.
Так вот, ни особенности характера, ни привычки, вкусы, желания ВВ не нашли в Якове Петровича отражения, он не был переимчивым, нутро Властелина никоим образом не передалось Двойнику, не поселилось в нем, словно натолкнулось на иммунитет к заразной болезни. Он бесподобно, гениально копировал внешнюю оболочку, лишь имитируя наполнение ее, как воздушный шар гелием, злыми газами, раздирающими оболочку изнутри.
…До выборов оставалась неделя, в воскресенье Якову Петровичу предстояло дать давно обещанное интервью корреспонденту CNN, это выглядело жестом, знаком, посылом пиндосам, которых зомбоящик больше так не называл (велено было); круг тем заранее был очерчен и согласован, однако могли прозвучать и каверзные вопросы.
Накануне стала грызть, как приступ подагры, неотступная тревога: что с ним будет. От шагреневой кожи оставалась совсем малость, выборы и инаугурация неотвратимо приближались, а с ними решалась и судьба Двойника, никому не нужного и, Яков Петрович понимал, опасного: присутствие всем известного, напитанного ботоксом лица, любимого и ненавидимого (известно, от любви до ненависти один шаг) может восприниматься неким вызовом: кому ты нужен, бессменный правитель, надоел, поди прочь, с глаз долой! И будет жить-поживать на покое не под своим именем персональный пенсионер с сотней-другой миллиардов в загашнике, которых на самом деле нет, то есть они существуют, но воспользоваться ими мог, но не успел только тот, кто бесследно исчез в конце августа 2023-го, и парой госдач, не таких шикарных, как Ново-Огарево, Сочи или Геленджик (их отнимут), но вполне достойных для проживания такой великой, богом посланной личности, обладающей гарантиями неприкосновенности. Суд в Гааге будет требовать его выдачи и постоянно получать отказ, что автоматически сделает ВВ невыездным. И до конца дней будет Яков Петрович играть чужую роль, и похоронят его с помпой на мемориальном кладбище, и напишут на могильном граните чужие имя, фамилию и отчество, и приходить к нему дети и внуки будут, страшась произносить имя подлинное…