* * *
У ног своих жены еще не чуял он.
* * *
Пока Вооз дремал, совсем неподалекуМоавитянка Руфь легла, открывши грудь,И сладко маялась, и не могла уснуть,И с тайным трепетом ждала лучей востока.Вооз не знал, что Руфь у ног его легла,А Руфь не ведала, какой послужит цели.Отрадно и свежо дышали асфодели;По призрачным холмам текла ночная мгла.И ночь была – как ночь таинственного брака;Летящих ангелов в ней узнавался след:Казалось иногда – голубоватый свет,Похожий на крыло, выскальзывал из мрака.Дыханье спящего сливалось в темнотеС журчаньем родников, глухим, едва заметным.Царила тишина. То было ранним летом,И лилии цвели на каждой высоте.Он спал. Она ждала и грезила. По склонамПорою звякали бубенчики скота;С небес великая сходила доброта;В такое время львы спускаются к затонам.И спал далекий Ур, и спал Еримадеф;Сверкали искры звезд, а полумесяц нежныйИ тонкий пламенел на пажити безбрежной.И, в неподвижности бессонной замерев,Моавитянка Руфь об этом вечном дивеНа миг задумалась: какой небесный жнецРаботал здесь, устал и бросил под конецБлестящий этот серп на этой звездной ниве?
Виктор Гюго
ТРИ ПЕСНИ
приемного сына Майора Опика
[188]ПОКОРИСЬ, МОЕ ГОРЕ
Покорись, мое горе, в далеком углу затаясь,Так хотела ты, Ночь, свою подавляя зевотуНа предместье упала гниющего воздуха вязь,Здесь родив тишину, там – страдания, боль и заботу.
Покорись, мое горе, и руку сожми мне сильней,Чтобы шип удовольствия стал гильотиной любви,Чтобы яд я черпал из глубин карнавальных огней,Чтобы гнусная магма в банальной кипела крови.
На далеком балконе забвения годы торгуют собой,И одежды их стали огромной вонючей дырой,Пораженья улыбку со дна извлекает прибой.
Аполлон умирает под аркой высокой стены,Ночь из парка прядет свои черные, черные сны,Белоснежной любви простыня тянет к дням, что тоскою полны.
АККОРДЫ
Стань космос дворцом, где в тиши обитаетПоддержка и странные мысли рождает.Прохожий там скрещивал символ разлукиИ рога лесного глубинные звуки.
Там бой барабанов, замешанный магмой,Массивный, глобальный, и мраком глубокимСоседствует с радугой, черной и алой,Сияющий звуком и духа пороком.
И ветер нежнейший, как плоть олененка,Зеленый, как поле, гобоями звонкийСменяется гнилью дыханья подонка.
Воспой розмарином, жасмином беспечнымВосторги любви, как река, быстротечной,И саваном белым укрой бесконечным.
КОТЫ
Блестящие любовники… коты,Могучие, но с пульсом ледяным,Их нежность, словно дерзкие мечты,Когда сидим за кругом игровым.Хотя нежны, хотя и холодны,Как игорный азарт их любим мы.
Крадется в тихий угол белый кот,С ума-палатой, ворохом забот.О Стикс, не он ли жеребенок твой,Которого посмертного поройПлутон рабам мечтает предложить,Чтоб их в чертог провечный проводить.
Высокомерен, хоть в душе дрожит,И мнит: он – Сфинкс, с тоской Сахары слитый,Который забывается в Забытом —И этим сном безмерно дорожит.
Потрется он спиной – и блеск искристыйТо золотом сверкает, то алмазом,А он глядит, как триумфатор истый,Божественным и потаенным глазом.
А – черный, белый – Е, И – красный, У – зеленый,С – синий… Гласные, рождений ваших датыЕще открою я… А – черный и мохнатыйКорсет жужжащих мух над грудою зловонной.Е – белизна шатров и в хлопьях снежной ватыВершина, дрожь цветка, сверкание короны;И – пурпур, кровь плевка, смех, гневом озаренныйИль опьяненный покаяньем в час расплаты.У – цикл, морской прибой с его зеленым соком,Мир пастбищ, мир морщин, что на челе высокомАлхимией запечатлен в тиши ночей.О – первозданный Горн, пронзительный и странный.Безмолвье, где миры, и ангелы, и страны —Омега, синий луч и свет Ее очей.
Артюр Рембо
11
Глава, предназначение конца которой – задобрить Великого Маниту[190]
Прочитав, Ольга всмотрелась по очереди в лице Амори, Саворньяна, Аугустуса, Скво, затем глубоко вздохнула. Никто не проронил ни слова. Ясным здесь ничто никому не показалось. Каждый смаковал свой мадригал, стараясь уловить нить, приметить знак.
– Я сказал не так давно, что нам помог бы сейчас Шампольон. Но один Шампольон нас, пожалуй, не устроит, – сказал, оглушенный, Аугустус, – нам нужна еще и помощь Хомского…
– Или, скорее, Романа Якобсона; он высказал бы нам свое структуральное мнение относительно «Котов»,[191] произведения, которое он некогда анализировал!
– А почему не Бурбаки?[192]
– Почему не УЛиПО?
– Поразительно, совершенно поразительно, – бормотал в своем углу Амори.
– Что? – поинтересовался Артур Уилбург Саворньян.
– «A – черный, белый – Е» Артюра Рембо: хотелось бы усматривать в этом сигнал!
– А почему бы и нет? Мы слишком хорошо знаем, что здесь ни одно слово не появилось просто так, случайно. Но речь идет об Артюре Рембо, не об Антоне Вуале!
вернутьсяНа языке индейцев-алкогнитов Северной Америки – дух, бог, обозначение таинственной колдовской силы, а также личных духов-покровителей.
вернутьсяИмеется в виду стихотворение Шарля Бодлера «Коты», приведенное выше, которое Роман Якобсон подверг такому детальному анализу, что этот факт стал в литературоведении показательным.
вернутьсяБурбаки Никола – собирательный псевдоним, под которым группа французских математиков (Андре Вейль, Ан-ри Катран и др.) опубликовала, начиная с 1939 г., ряд трудов мирового значения.