Я смотрю в окно: по улице идет старуха с сумкой в руке и вдруг, неожиданно резко споткнувшись и совершив кувырок через плечо, падает на тротуар. Несколько человек останавливается и склонившись над ней, что-то говорят. Старушка делает неуклюжие попытки подняться. Я отворачиваюсь от окна.
- Кати, - зову я.
- Пятьдесят шесть тысяч, триста двадцать пять, - отвечает она. - Ну, здравствуй, очень по тебе соскучилась, долго же тебя не было.
- Почти год.
- Сума сойти, сколько времени прошло. Где остановился? Может нужна квартира?
- Спасибо, я пока в отеле поживу, а потом в редакции.
- Как дела в редакции?
- Сдал сегодня свои путевые очерки, - я рисую в блокноте птицу у которой вместо крыльев - челюсти усеянные острыми зубами.
- Значит, гуляем? - спрашивает Кати бодрым голосом.
- Да, - отвечаю я задумчиво, - деньги пропиваем.
Выйдя на проспект из подземки я опять почувствовал приступ тошноты. Прислонившись к парапету чтобы отдышаться, я созерцал расплывчатые огни сквозь застилавшие мои глаза слезы. Меня трясло от напряжения, и придушенная роза тряслась вместе со мной. Большого труда стоило мне снова встать на ноги и дойти до ближайшего кафе, где я смог заказать себе содовой. Может, меня просто прёт от этого страха быть чужим? Может я просто уверовал в собственную несокрушимость?
Опять у меня это поганое подозрение, не хотел я сперва о нём говорить. Как-то всё не так. Сколько бы я ни отсутствовал, не мог мир так измениться. Окружающие смотрят на меня со странным подозрением. Или это просто повышенное внимание, неизвестной мне причины? Вы будете смеяться, но я уже раз в пятнадцатый за день проверяю, застёгнута ли у меня ширинка. Смотрю в зеркало: нет ли у меня на спине белого пятна или губной помады на щеках. С вами такого ни когда не было? Подходит к вам на улице совершенно не знакомый человек, и говорит: - Привет, ты что, меня не узнал? Ну, ты даёшь! Как жизнь? Давно друзей не видел?
Можно, конечно спросить, которых друзей, в надежде сузить круг подозреваемых, но он обязательно ответит: - Да всех наших. Ты сегодня странный.
Потом пообещает обязательно позвонить в среду и тихо таинственно растворится в воздухе. Ходи теперь и думай: какая сво... кто это был?
То есть согласиться с тем, что против тебя всеобщий заговор, имеющий целью свести тебя с ума, а потом резко включить свет, и вылезти из шкафов с картонными носами и с криком: - Сюрприиииз(!), это равносильно признанию в том, что я окончательно охерел.
«Так больше продолжаться не может» - подумал я. Если не придумать что-нибудь к завтрашнему вечеру, мне придется лечь в психиатрическую клинику или стать юристом. Осознать, что происходит вокруг и внутри меня было равнозначно нахождению выхода из }вне{, созданного мной самим. Надо было понять, что делать с супермаркетами, с пуговицами, с исчезнувшими сумками, набитыми рукописями, древними пирамидами, задушенными лебедями, одноклассниками, старушками и со всем прочим, накопившимся за все эти годы, барахлом. А что я, собственно, теряю?
-Ты не должен терять себя, - сказала мне Кати, когда мы сидели в "'Кентавре", - а то потом искать будешь, и не найдёшь. Скажи чего ты ждёшь?
Она, иногда, говорит гениальные вещи, эта Кати. Хорошо она не делает из этого сенсаций, не то подалась бы в журналистику или литературу.
- Ты настоящая. Кати, мне так спокойно с тобой, - говорю я, потягивая ореховый «Салют».
- Это пока я рядом, - она улыбается, - но ты же знаешь - это не на долго: одноимённые заряды отталкиваются.
- JAMAIS, - говорю я наше заветное слово из одной старой песни.
- JAMAIS, - отвечает мне Кати, словно отзывом на пароль.
- Я свихнувшийся писатель, - говорю я.
- Ты свихнувшийся писатель, - отвечает она.
- Звучит, как авангардные стихи, - я улыбаюсь, - а ты добрая самаритянка.
Кати делает неопределенный жест рукой, в которой держит сигарету.
- Иногда, - говорит она с иронией, - я тебя просто ненавижу. Вот примерно, как сейчас.
- Правильно, - отвечаю я ей, - прочесть чужие мысли, ещё не значит быть близким человеком.
- Чем ты занимался в изгнании? - спрашивает она.
- Гнал, как сивый мерин.
- И что теперь намерен?
Мы с Кати смеёмся.
- Как поживает Ирэн, - вдруг спрашивает она. Я замолкаю, на время, задумавшись.
- Наверное, неплохо...