— Джон! Стив! Бог мой, прекратите!
Внимание Рейда непроизвольно сфокусировалось на источнике крика, он не договорил. Рыжеволосая фурия яростно протискивалась в машинное отделение. Это была Сьюзан с побелевшим и искаженным от ужаса лицом.
Рейд на долю секунды оторвал взгляд от мужчин перед ним, но это краткое мгновение стало для него губительным. Бластер был внезапно выбит из его руки, и почти в тот же миг Аркайты набросились на него ударной волной человеческой плоти. Дуг Лейн сдавленно всхлипнул и бросился на помощь Рейду. Но попытка отбиться была тщетной для обоих, слишком уж велик был перевес сил.
Всего мгновенье Рейд чувствовал удары и тычки, и боль, которая вспыхнула и взорвалась, а в следующую секунду уже погрузился в черные глубины бессознательности.
Когда Рейд пришел в себя, то обнаружил, что находится в кабине управления и сидит в кресле пилота. Он изумленно помотал головой, и это движение как будто потревожило массу расплавленного металла внутри черепа, ибо капли обжигающей боли внезапно побежали по всем нервным каналам. Он поморщился и снова закрыл глаза, осознав с притупленной яростью, что тело его так избито, что превратилось в одну сплошную пульсирующую боль.
Рейд не мигая смотрел на приборную панель перед ним, к глазам медленно возвращалась ясность. Затем он уловил краем глаза какое-то движение, повернулся и увидел появившегося рядом с собой Норлина. В одной руке разведчик сжимал бластер, на который Рейд возлагал последние надежды в противостоянии… и потерпел поражение.
— Итак, ты наконец, очнулся, да? — хмыкнул Норлин. — Что ж, давно пора. Мы все ждали, когда ты придешь в себя. Все погружено на корабль, и мы готовы лететь.
— Готовы… — Губы Рейда горько скривились. — Ты спешишь совершить это безрассудство, не так ли, Норлин?
— Возможно. Но я бы не называл это безрассудством. У меня есть эта штука, не забывай. — Норлин помахал оружием. — А теперь послушай, Рейд, я не потерплю никаких фокусов, ясно? Ты проиграл безвозвратно, и меньшее, что ты теперь можешь сделать, это достойно принять свое поражение. Я не держу на тебя зла. В сущности, когда мы доберемся до города, вы с Лейном будете свободны делать, что пожелаете.
— Где Лейн?
— Внизу, в машинном отделении, ждет распоряжений. Я же сказал тебе, что мы готовы, так?
Рейд наклонился вперед и нажал сигнальную кнопку внутренней связи. Через секунду в динамике раздался голос.
— В чем дело?
— Дуг, это ты?
— Джон! Ты в порядке?
— В относительном. Дуг, было что-нибудь сделано с двигателем?
— Разумеется, нет. Ты же знаешь, это работа для двоих. Мы никогда не доберемся до источника проблемы, пока полностью не разберем его, а потом не соберем заново, проверяя каждую деталь по схеме. А… ну, в общем, ты же знаешь, что.
— Норлин говорит, что мы готовы лететь немедленно.
Вздох Лейна был едва слышен через динамик.
— Как раз это я и имел в виду.
Рейд развернулся к разведчику.
— Норлин, с двигателем что-то не так. Небезопасно лететь на корабле, пока проблема не будет обнаружена и устранена.
— Ты врешь! — прорычал Норлин. — Если ты думаешь, что можешь потянуть время, чтобы.
— Я серьезно, говорю тебе! — Рейд скрипнул зубами. — Послушай. Помнишь тот странный толчок, который произошел, когда мы только вошли в гиперпространство созвездия Альфа Центавры? Так вот, это не был природный феномен, как вы все подумали. Обычно, процесс преобразования проходит почти незаметно. Та встряска означала, что где-то что-то не так, причем, очень серьезно. Не забывай, Норлин, что это не тот корабль, к которым ты привык. Он летает в совершенно иной среде, работает по совершенно иному принципу. Мы просто не можем рисковать.
— Что ж, если еще одна встряска — это все, чего нам надо ждать, так большого риска в этом нет. Рейд, я сказал тебе, что мы готовы, и мы не потерпим никаких задержек.
Рейд снова начал было говорить, но один взгляд на упрямое, решительное лицо Норлина сказал ему, что это бесполезно. Он повернулся к внутреннему коммуникатору.
— Дуг, ты все слышал?
— Да, Джон. Боюсь, что нам все-таки придется пойти на этот риск. В нормальных условиях я бы, конечно, не стал так рисковать в гиперпространстве, но, полагаю, нам ничего другого не остается.