Страуд спросил:
— Сделали?
Я кивнул, как марионетка. Говорить не мог. Мне казалось, что я никогда не смогу говорить.
В волчьей улыбке оскалив зубы, с глазами, блестящими, как куски черного янтаря, Страуд выбежал из лаборатории. Я сидел и смотрел в пустоту. Боялся думать.
Не знаю, сколько прошло времени, пока я не услышал звонок в дверь. Звонок вырвал меня из апатии. Я открыл дверь.
Гейл упала мне в объятия.
— Керк! Что случилось? Твой голос звучал так странно, когда ты говорил по телефону. И я пришла на угол, а тебя не было. Я встревожилась и пошла сюда. — Она тревожно смотрела мне в лицо. — Керк, в чем дело? Что случилось?
Я не мог ей объяснить. Боялся сказать, что из-за того, что сделал, ее отец может быть мертв, и я в этом виноват.
Гейл схватила меня за руки.
— Керк, в чем дело? Почему ты мне не говоришь?
Я заставил себя говорить.
— Не могу сказать, милая. Мы со Страудом… работаем над тем, что может решить тайну смерти профессора Уэллера. Надо подождать возвращения Страуда. Тогда ты узнаешь.
Гейл с сомнением смотрела на меня, но воздержалась от вопросов. Пошла на кухню и приготовила кофе. Отличный был кофе, но тогда я этого не заметил. Я напряженно размышлял.
Холлис. Холлис ли убийца? Мертв ли он сейчас или еще жив? Я отчаянно надеялся, что он жив.
Или Арндт. Арндт тоже может быть убийцей. Я молился, чтобы это был Арндт.
День тянулся с бесконечной медлительностью. Напряжение ожидания, незнания результата сводило меня с ума.
А потом — наконец — у дома остановилась машина. Мы с Гейл бросились к двери. Вошел шериф Страуд.
— Дело закрыто! — торжествующе сказал он. — Я поймал убийцу профессора Уэллера. Все прекрасно сработало, Рован.
— Кто… кто это был? — хрипло спросил я.
— Калхерн, — ответил Страут.
Я ослаб от облегчения. Ноги стали как резиновые, пришлось сесть на стул. Но потом до меня дошло имя, и я вскочил.
— Это невозможно! — закричал я. — Калхерн не мог быть убийцей! Его же прислали из военного министерства в Вашингтоне. Он не мог это сделать!
— Но он это сделал, Рован. — Страуб широко улыбался. — Понимаете, Калхерн был совсем не Калхерн, но чрезвычайно опытный международный шпион, выдававший себя за Калхерна. Настоящий Канхерн — тот неопознанный убитый мужчина, которого мы нашли вчера утром за городом.
Я снова сел.
Страуд продолжал.
— Очевидно, произошло следующее. Шпион каким-то образом узнал о миссии настоящего Калхерна. Он перехватил Калхерна на окраине Гровертона. Вероятно, отправил машину Калхерна в кювет, потом застрелил его, сменил свою одежду, сорвав с нее ярлычки, на мундир Калхерна. Потом в машине Калхерна уверенно приехал в город.
Шпиону нужно было изобретение Уэллера. Наши враги охотно отдали бы за него целое состояние. Он присутствовал на демонстрации, узнал все необходимое. Потом в тот же день вечером выскользнул из отеля, пошел к Уэллеру домой, убил его, забрал изобретение и вернулся в отель.
Номер шпиона был на втором этаже. Ему легко было на веревке спуститься из окна, выйти и зайти так, что его не видел ночной дежурный. Вибратор он оставил в своей машине.
— Но как вы его поймали? — спросил я. — Как вы все это узнали?
— Я его не поймал, — ответил Страуб. — Это сделал вибратор. Мы вовремя использовали радио. Он уже отъехал на милю, когда вибратор включился. Его машина налетела на дерево. От него самого мало что осталось, но из документов в его мундире я узнал все необходимое.
Страуб улыбнулся и направился к двери.
— Что ж, на этом все. У меня еще есть кое-какая работа.
Он снова улыбнулся, помахал нам и вышел.
Я вскочил со стула. Гейл так и не узнала, почему я закричал от радости. И до сих пор не знает, почему я крепко обнял ее.
Последний час
Часы над камином пробили одиннадцать — мягко, словно сожалея о необходимости это делать. Длинные худые пальцы профессора Эдварда Грендона перестали плясать по клавишам портативной машинки, и на мгновение остальные звуки, заполнявшие тускло освещенный, уставленный книгами кабинет, стихли, пока профессор прислушивался к бою часов.
…пять, шесть, семь, восемь…
Еще час, с ужасом подумал Грендон. Всего один час жизни.
…девять, десять, одиннадцать…
Стих сладкий, как старая мелодия, последний удар. Снова все заполнили прерывистый треск дров в камине и удары дождевых капель в ночи снаружи.
Грендон еще несколько мгновений сидел неподвижно, перестав печатать, пристально глядя на циферблат. Потом медленно расслабился, словно влияние ударов часов только сейчас прекратилось. Его руки с клавиш машинки перешли на стол, на котором стояла эта машинка. Грендон откинулся на спинку кресла, на его худом длинном лице было выражение горечи — знание приближающегося конца.