Я сразу понял, что это те самые близняшки. Одна была повернута спиной, другая видна только в профиль, но, открыв страницу, я сразу понял. Точно так же, как узнаешь запись, которую слышал сотни раз, с первых нот, я сразу же понял. Это они.
На фотографии была дискотека, открывшаяся совсем недавно на самой окраине района Роппонги. В журнале шесть страниц занимала специальная подборка под названием «Авангард токийской моды», и на первой странице была помещена фотография близняшек.
Снимали откуда-то сверху широкоугольным объективом, и, если бы не было пояснения, что это дискотека, можно было подумать, что это оригинально спроектированная теплица или аквариум. Все было из стекла. За исключением пола и потолка, и столы, и стены, и украшения — все было стеклянным. И повсюду стояли огромные декоративные растения.
В одной зоне, отделенной стеклянными блоками, люди пили коктейли, в другой танцевали. Все это мне напомнило точную прозрачную модель человеческого тела. Каждая часть функционировала четко, в соответствии со своими законами.
В правом верхнем углу фотографии стоял большой стеклянный стол овальной формы, за ним сидели близнецы. Перед ними были два больших бокала с какими-то тропическими коктейлями и несколько тарелочек с простенькими закусками. Одна из близняшек, взявшись обеими руками за спинку стула, отвернулась и с интересом смотрела на танцпол за стеклянной стеной, другая что-то говорила сидящему рядом мужчине. Если бы на фотографии были не близнецы, она бы представляла собой обычную картину, которую можно увидеть где угодно. Просто две женщины и мужчина выпивают на дискотеке. Дискотека называлась «Стеклянная клетка».
Журнал попал мне в руки совершенно случайно. Я ждал в кафе своего коллегу, времени было достаточно, я взял журнал из корзинки и просто перелистывал страницы. В другой ситуации я не стал бы читать журнал за прошлый месяц.
Под цветной фотографией с близнецами был совершенно обычный текст. В статье писали, что в дискобаре «Стеклянная клетка» звучит самая современная музыка и собирается самая прогрессивная публика. Как следует из названия, все стены в заведении сделаны из стекла, так что оно похоже на стеклянный лабиринт. Здесь подают самые разнообразные коктейли и большое внимание уделяется акустическим эффектам. В дискобаре «фейсконтроль», охрана заворачивает посетителей без «элегантной одежды», а также чисто мужские компании.
Я попросил официантку принести мне еще кофе и спросил, можно ли мне вырвать страницу из журнала. Она сказала, что не знает, поскольку сейчас на месте нет администратора, но ведь никто не обратит внимания на вырванную страницу, добавила она. Поэтому я аккуратно оторвал страницу с помощью пластиковой подставки под меню, сложил вчетверо и убрал во внутренний карман пиджака.
Вернувшись в контору, я увидел, что дверь открыта настежь, а внутри никого нет. На столе были разбросаны бумаги, в раковине навалены грязные чашки и тарелки, стояла полная окурков пепельница. Наша секретарша уже три дня была на больничном.
Ну и ну, подумал я. Еще три дня назад это был чистейший офис без пылинки, а сейчас — будто раздевалка бейсбольной секции в старшей школе.
Я вскипятил воды в чайнике, вымыл одну чашку, приготовил растворимый кофе и, не найдя ложки, перемешал его более или менее чистой ручкой. Кофе был совершенно невкусный, однако все лучше, чем просто пить кипяток.
Усевшись на край стола, я пил кофе, когда в дверях показалась девушка — администратор из соседнего с нашим офисом стоматологического кабинета. Длинноволосая, худенькая, настоящая красавица. Когда я первый раз увидел ее, подумал, что в ней, должно быть, есть ямайская кровь, настолько темная у нее кожа. А когда спросил, оказалось, что она родом с Хоккайдо, из семьи фермеров, разводящих коров. Она и сама не знала, откуда у нее такая темная кожа. А белый рабочий халатик еще больше подчеркивал цвет кожи. Ни дать ни взять, ассистентка Альберта Швейцера.
С нашей секретаршей они были сверстницами, поэтому, когда выдавалась минутка, она приходила к той поболтать, а когда наша секретарша брала выходной, девушка подходила к телефону и записывала, по какому делу звонили. Раздавался звонок, она появилась из соседней двери, брала трубку и делала запись. Если нас не было в офисе, мы оставляли дверь открытой. Ворам у нас красть было нечего.
— Ватанабэ-сан сказал, что вышел за лекарством, — сказала она.
Ватанабэ Нобору — это имя моего компаньона. В то время у нас была небольшая переводческая контора.
— Лекарством? — переспросил я, немного удивившись. — Каким лекарством?
— Для его жены. Он сказал, что у нее плохо с желудком и нужно какое-то специальное гомеопатическое лекарство, поэтому уехал в аптеку в районе Готанда. Сказал, что, возможно, задержится и вы можете уходить домой.
— Хм, — сказал я.
— А еще я записала, кто звонил, пока вас не было. — С этими словами она показала на белую бумажку под телефоном.
— Спасибо, — сказал я. — Вы нам очень помогаете.
— Наш стоматолог говорит, что вам нужно купить автоответчик.
— Мне они так не нравятся, — сказал я. — Никакой теплоты в них нет.
— Ну и ладно. Зато я согреваюсь, когда по коридору бегу к телефону.
Когда она исчезла, оставив после себя только улыбку, как Чеширский кот, я взял записку и сделал несколько важных звонков. Дал указания типографии о дате и времени доставки, договорился о переводе с субподрядчиком, условился с лизинговой фирмой о ремонте ксерокса.
После того как я разделался со звонками, у меня больше не осталось никаких дел, поэтому пришлось помыть посуду, наваленную в раковине, и прибраться. Я выбросил окурки из пепельницы в мусорное ведро, передвинул стрелки на остановившихся часах, перелистнул календарь. Карандаши, разбросанные на столе, поставил в стакан, бумаги рассортировал по темам, щипчики для ногтей убрал в ящик. Благодаря этому комната вновь стала напоминать место, где работают обычные люди.
Я сел на край стола, оглядел комнату и сказал вслух:
— Неплохо.
За окном простиралось облачное небо апреля 1974 года. Плотные, без малейшего просвета, тучи накрыли небо серой крышкой. Блеклый свет приближающегося вечера, словно мусор по воде, медленно плыл по небу и беззвучно наполнял подводную равнину из бетона, металла и стекла.
И небо, и улицы, и комната равномерно окрасились в серый влажный тон. Нигде не было видно и просвета.
Я вскипятил воды, приготовил еще одну чашку кофе и выпил, перемешав на сей раз ложкой, как и положено. Щелкнул кнопкой кассетного магнитофона, и из маленькой колонки под потолком полилась пьеса для лютни Баха. И колонку, и магнитофон, и кассету Ватанабэ Нобору принес из дома.
Неплохо, произнес я уже про себя. Пьеса для лютни Баха хорошо подходит к облачному апрельскому вечеру, когда и не жарко и не холодно.
Затем я сел на стул, достал из пиджака фотографию близнецов и развернул ее на столе. Долго и рассеянно, ни о чем не думая, смотрел на нее при свете яркой настольной лампы. Вспомнив, что в ящике стола у меня есть лупа, я поспешно схватил ее и стал увеличивать каждую деталь, чтобы изучить поподробнее. Я не думал, что это занятие может принести мне какую-либо пользу, однако чем еще заняться, мне не приходило на ум.
Одна из сестер — кто из них кто, я в жизни не различу — что-то говорила, наклонившись к уху молодого человека, в уголках губ витала легкая улыбка, которую можно было по невнимательности и не заметить. Ее левая рука лежала на стеклянном столе. Именно такие руки и были у близняшек. Гладкие, тонкие, без часов и колец.