— Там ничего нет, — сказала Анна. — Пустая коробка.
— Может, в его кабинете в подвале? — предположил Эрбан.
— Что за кабинет в подвале? — спросила Анна.
— В июле девяносто четвертого, когда раскрылось вранье про рак у отца, все ребята явились в кабинет к Харви, чтобы потребовать объяснений. Его на месте не было. Мы стали там рыться и поняли, что он не столько работал, сколько писал свою пьесу: там всюду были разные рукописи, планы. Тогда мы решили навести порядок и выкинули в шредер все, что не относилось к работе; надо сказать, там мало что осталось. Потом мы выдернули из розетки его компьютер, взяли письменный стол и стул и перетащили все в подвальную комнату. Такой чулан без окон, он не проветривался, и туда сваливали всякие ненужные вещи. С того дня Харви, являясь на службу, сразу спускался в свой новый кабинет. Мы думали, он в подвале и недели не протянет, а он все-таки три месяца просидел, но в октябре девяносто четвертого пропал с концами.
Мы с минуту помолчали, переваривая сцену бунта, описанную Эрбаном. Потом я произнес:
— Значит, в один прекрасный день он исчез.
— Да, капитан. Помню, как сейчас, потому что накануне ему позарез понадобилось со мной поговорить.
Орфеа, конец октября 1994 года
Войдя в туалет, Льюис Эрбан столкнулся с Кирком Харви. Тот мыл руки.
— Льюис, мне надо с тобой поговорить.
Эрбан сперва сделал вид, что не слышит. Но Харви пристально смотрел на него, и он пробормотал:
— Кирк, я не хочу, чтобы нас засекли…
— Послушай, Льюис, я знаю, что опростоволосился…
— Да блин, Кирк, что на тебя нашло? Мы же ради тебя все скинулись из отпускных.
— Я вас ни о чем не просил! — возразил Харви. — Я взял отпуск за свой счет. Ни к кому не прикапывался. Вы сами во все это влезли.
— То есть мы еще и виноваты?
— Слушай, Льюис, ты вправе меня ненавидеть. Но мне нужна твоя помощь.
— Даже не заикайся. Если ребята узнают, что я с тобой разговариваю, меня тоже отправят в подвал.
— Тогда давай встретимся в городе. Буду ждать тебя вечером, около восьми, на парковке у причала. Я тебе все расскажу. Это очень важно. Это касается Теда Тенненбаума.
— Теда Тенненбаума? — переспросил я.
— Да, капитан, — кивнул Льюис. — Естественно, я никуда не пошел. Если бы меня увидели с Харви, я бы стал прокаженным. Это был наш последний разговор. Назавтра, придя на службу, я узнал, что Рон Гулливер обнаружил у себя на столе заявление за его подписью. Он извещал, что уехал и никогда больше не вернется в Орфеа.
— И как вы к этому отнеслись? — спросил Дерек.
— Подумал: и слава богу. Честно говоря, так было лучше для всех.
Когда мы вышли из дома Льюиса Эрбана, Анна сказала:
— Стефани в Большом театре расспрашивала волонтеров, выясняла, где именно находился Тед Тенненбаум в тот вечер, когда произошло убийство.
— О, черт, — выдохнул Дерек. И добавил, словно уточняя: — Ведь Тед Тенненбаум был…
— Убийцей тех четверых, я знаю, — перебила Анна.
А Дерек добавил:
— По крайней мере, мы так двадцать лет считали. Что же такое нашел про него Кирк Харви и почему ничего не сказал нам?
В тот же день мы получили от криминалистов анализ содержимого компьютера Стефани. На жестком диске оказался один-единственный вордовский документ, защищенный паролем, который тамошние специалисты без труда сумели взломать.
Мы открыли его и все втроем прилипли к компьютеру.
— Это текст, наверно, статья, — сказал Дерек.
— Скорее книга, — заметила Анна.
Она была права. Мы прочли документ и обнаружили, что Стефани посвятила этому делу целую книгу. Приведу здесь ее начало:
Стефани Мейлер
НЕВИНОВНЫЙ
Объявление затерялось между рекламой сапожника и анонсом китайского ресторана, предлагавшего шведский стол меньше чем за 20 долларов.
ХОТИТЕ НАПИСАТЬ КНИГУ, КОТОРАЯ ВАС ПРОСЛАВИТ?
ЛИТЕРАТОР ИЩЕТ ЧЕСТОЛЮБИВОГО ПИСАТЕЛЯ ДЛЯ СЕРЬЕЗНОЙ РАБОТЫ. РЕКОМЕНДАЦИИ ОБЯЗАТЕЛЬНЫ.
Сначала я не восприняла это всерьез. Но все равно решила из любопытства набрать указанный номер. Мне ответил мужчина, по голосу я его не узнала. И поняла, кто он, только на следующий день, когда мы встретились с ним в кафе в Сохо.
— Вы? — удивилась я, увидев его.
Казалось, он был удивлен не меньше меня. Объяснил, что ему нужен человек, чтобы написать книгу, которая давно занимает все его мысли.
— Я уже двадцать лет даю это объявление, Стефани, — сказал он. — Но все, кто на него за эти годы откликнулся, оказались один другого хуже.