– Джейк, у нас будут дети, мы их вырастим по еврейским законам, я выучу ваши обычаи, но сама я не могу изменить своей вере. Ну, как ты не понимаешь?..
Джейк молча вел машину, раздираемый злобой. В мечущемся воображении он видел то Папу Римского, благословляющего воскресную толпу на площади Святого Петра, то черно-зеленые клетчатые юбки девочек из католических школ в вашингтонском метро, то полдюжины католических свадеб, на которых побывал. До сих пор он жил, полагая, что в христианском мире еврей должен уважать нравственные правила большинства, но при этом не терять своего достоинства. Теперь же оказалось, что он так взбешен, так враждебно настроен против церкви, как будто сама церковь повергла в руины его безмятежное будущее.
– Почему ты не можешь любить меня такой, какая я есть? – спросила Эрин по телефону через несколько дней после этой поездки.
– В том-то и дело, что я люблю тебя, Эрин. Но, пойми, я не могу жениться на тебе. Мы – маленький народ. Мать моих детей должна быть еврейкой, как ни крути, – ответил Джейк, задохнувшись от своих слов. – Иначе нельзя, – добавил он после паузы.
А через неделю долговязая тетка из «United Parcel Service» доставила ему коробку из-под 20-дюймового телевизора. Внутри Джейк обнаружил коллекцию всего, что он дарил Эрин за эти два года. Она возвратила все подарки в их первоначальных упаковках. «Это какое-то безумие!» – думал Джейк, срывая упаковку с начатого флакона французских духов, подаренных Эрин к Дню благодарения, и вытаскивая из подарочной коробки темно-зеленую шерстяную накидку, которую он привез ей из Лондона. Потом его пальцы нащупали толстую пачку писем на дне коробки. Все его любовные письма к ней, в том числе посланные по электронной почте и распечатанные, все факсы, которые он любил отправлять с работы или иногда даже с борта самолета, и не меньше двадцати открыток, отправленных из Сингапура, Катманду, Москвы, Сан-Пауло… Каждое послание было аккуратно разорвано пополам. Вся толстая пачка была перевязана голубой шелковой лентой. К ней была приложена записка: «Джейк, я любила тебя больше всего на свете, но не больше Христа. Когда-нибудь ты поймешь. Пожалуйста, не пытайся меня разыскивать. Я поменяла номер телефона. Прощай! Твоя Эр». Он сидел на полу среди всех этих подарков, теперь дважды открытых и развернутых, сидел, уставившись в потолок невидящими глазами человека, измученного бессонницей.
К счастью для Джейка, его близкий московский друг Миша Мартов, теперь уже человек семейный, отец двоих детей, оставался таким же любителем приключений, как и во времена, когда у них с Джейком Глазом (тогда еще Яшей Глазманом) была общая юность и беспечная студенческая жизнь. Миша и его жена Надя, тоже давнишняя приятельница Джейка еще по школьной московской компании, быстро обзавелись дешевыми авиабилетами, сняли недорогой отельчик в Ницце, оставили детей на попечение Надиных родителей-дачников и состыковались с Джейком на Ривьере, чтобы провести вместе целую неделю. (Джейк поменял обратный билет, чтобы вернуться в Балтимор на пять дней раньше.) Вот так и получилось, что в канун Судного дня он оказался в Амстердаме.
Джейку много раз до этого приходилось делать пересадки в Скипхоле, но в самом Амстердаме он ни разу не бывал. Неподалеку от амстердамского центрального вокзала, на площади, переполненной оборванными молодыми британцами и австралийцами, воздух был насыщен туманом. Все цвета казались приглушенными. Северное лимонное солнце пыталось пробиться через целлофановые облака. На улицах было больше велосипедистов, чем пешеходов. Чайки кружили над мусорными ящиками. И все же что-то в самой атмосфере этого города сразу же подкупило Джейка ощущением живой жизни и свободы духа. Пока он медленно шел к своей плавучей гостинице, пришвартованной к берегу Амстела, он все время подмечал приметы, присущие старинной городской культуре. Жители Амстердама выглядели хотя и буржуазно, но не по-мещански. Джейк с удовольствием отметил, а потом даже записал в дневнике, что молодые голландки, на которых он обращал внимание по дороге в гостиницу, ловили его взгляд с чувственной готовностью, в которой не было страха перед незнакомцем. «Лучшего места для покаяния еврею не найти!» – подумал Джейк и усмехнулся.