– Поднимайся наверх, здесь, внизу, холодно. Я включила отопление.
Проститутка говорила по-английски с едва заметным германским акцентом, приглушая согласные. На ней были белые шелковые трусики и лифчик с темно-вишневыми кружевами. Джейк наблюдал, как она скользит вверх по лестнице, словно сиамская кошка. У нее были узкие бедра и некрупный, мальчишеский зад. Груди были большие для ее роста и фигуры, а волосы, как он определил, крашеные.
– Семьдесят гульденов – бутерброд или в рот. Платить сразу! – сказала она.
Джейк поразился автоматизму, с которым эта белокурая женщина им распоряжалась. Он достал бумажник и расплатился. Проститутка спрятала деньги, стянула с себя трусики, отстегнула лифчик и аккуратно положила белье на деревянный стул. По углам комнаты горели четыре большие красные свечи. На узкую кровать было наброшено восточного стиля покрывало. В комнате стояли стеклянный кофейный столик и два стула. Голые стены были выкрашены в бежевый цвет. К потолку над кроватью было подвешено зеркало. Джейк переминался с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.
– Чего ты ждешь? Раздевайся.
Джейк покраснел до корней волос.
– Можно немного воды? Во рту пересохло, – сказал он, запинаясь, как подросток, покупающий сигареты.
– Вообще-то это не в моих правилах. Но я сделаю для тебя исключение. Только не разбей, – проститутка наполнила голубую фаянсовую чашку водой из-под крана. – Это подарок.
Джейк жадно выпил воду.
– Вкусная у вас здесь вода. Спасибо!
Он примостился на краю кровати, она курила, сидя на стуле напротив.
– Послушайте, я не знаю, как вам это объяснить, – нарушил молчание Джейк. – Я вообще-то пришел сюда не ради секса… Мне было очень одиноко. Ничего, если мы просто поболтаем?
– Я сразу поняла по тому, как ты пялился, что ты один из этих. Наблюдатель. Мне все равно, что давать, что болтать, лишь бы платили. Если хочешь остаться на полчаса, это еще сто гульденов.
– Ничего себе. Круто! – Джейк снова достал бумажник и дважды пересчитал иностранные банкноты.
Проститутка натянула фиолетовый свитер и завела будильник.
– Как тебя зовут? – спросил Джейк, наконец почувствовав себя свободнее.
– Аннетте.
– Ты голландка?
– Нет, немка, из Гамбурга.
– А почему переехала в Амстердам? Тьфу, дурацкий вопрос, извини. Можешь не отвечать, – Джейк пожал плечами, показывая, что сожалеет о своем нелепом вопросе.
– А тебя что привело в Амстердам? – резко парировала Аннетте.
Первым желанием Джейка было рассказать ей про Эрин, про Ниццу, про решение провести Судный день в Амстердаме. Но что-то его остановило.
– Я готовлю материалы по туризму в Амстердаме. Я журналист, – Джейк поразился, с какой легкостью он соврал.
– Получается, что половина моих клиентов – журналисты и писатели. Поинтересней ничего не придумать?
– Вообще-то…
– Это не мое дело, – прервала его проститутка. – Ты еврей? – спросила она, глядя на него в упор.
– Как ты узнала?
– Ты похож на еврея.
– Чем же? У нас в Штатах мало кто может определить.
– Мой отец – еврей. У тебя такая же печаль в глазах, даже когда ты улыбаешься. Отец говорил, что это из-за многих веков гонений.
– А мать – немка?
– Мать – немка. Они с отцом цирковые гимнасты. Я выступала с ними до семнадцати лет.
– Послушай, Аннетте, я хотел бы спросить, только если ты не против, как ты можешь этим заниматься?
– Чем именно? – она прикурила другую сигарету и распахнула колени.
– Ну, этим. Я имею в виду… не противно ли тебе спать с разными незнакомыми мужчинами за деньги? Пожалуйста, пойми меня правильно. Я вовсе не моралист, но все-таки….
– Что же тут непонятного? Это моя работа. Деньги хорошие. Жизнь в Амстердаме недорогая. Я много откладываю.
– Что ты будешь делать с этими деньгами?
– Прежде всего хочу купить приличную квартиру на юге Франции. Да мало ли о чем я мечтаю…
Зазвенел будильник, звук которого был похож на пожарную сирену. Джейк поднялся и надел светлый долгополый плащ.
– Что ж, благодарю тебя за потраченное время, Аннетте. – Он остановился посредине комнаты, чтобы пожать ей руку.