Когда они закончили, я предложил по дороге домой где-нибудь поужинать.
— Уверен? — спросила Синтия. — Мы же… и так тратим сейчас довольно много.
— Наплевать, — заявил я.
Синтия ехидно улыбнулась.
— Что с тобой? Со вчерашнего дня ты самый веселый маленький мальчик в городе.
Как я мог ей сказать, что меня радуют хорошие новости Тесс, если вообще не посвящал ее в эти дела? Она обрадуется, конечно, но обидится, что от нее все скрыли.
— Я просто испытываю… оптимизм, — выкрутился я.
— Думаешь, мистер Эбаньол что-нибудь узнает?
— Не обязательно. Просто такое ощущение, будто мы свернули за угол, пережили самое трудное, и дальше все будет хорошо.
— Тогда я выпью бокал вина за ужином, — заявила она.
— Обязательно, — улыбнулся я.
— А я хочу молочный коктейль, — вмешалась Грейс. — С вишенкой.
Когда мы вернулись домой после ужина, Грейс отправилась смотреть по каналу «Дискавери» что-то насчет колец Сатурна, а мы с Синтией уселись за кухонный стол. Я писал цифры в блокноте, складывая, вычитая, крутя так и эдак. Мы всегда так делали, попадая в затруднительное финансовое положение. Можно ли позволить себе вторую машину? Не разорит ли нас путешествие в Диснейленд?
— Я тут высчитал, — сказал я, глядя на цифры, — что мы сможем платить мистеру Эбаньолу не одну, а целых две недели. И при этом не попадем в богадельню.
Синтия положила ладонь на мою руку.
— Знаешь, а я тебя люблю.
В другой комнате кто-то на телеэкране сказал: «Уран», и Грейс хихикнула.
— Я тебе когда-нибудь рассказывала, — спросила Синтия, — как испортила мамину кассету с записью Джеймса Тейлора?
— Нет.
— Мне тогда, наверное, было лет одиннадцать или двенадцать, а у мамы было много музыкальных записей. Она обожала Джеймса Тейлора, Саймона и Гарфункеля, Нила Янга и многих других, но больше всего ей нравился Джеймс Тейлор. Она говорила, что он может сделать ее счастливой и может сделать печальной. Однажды мама меня ужасно разозлила, вроде я хотела что-то надеть, а эта вещь оказалась в грязном белье, и я высказалась в том смысле, что она не выполнила свою работу.
— Вряд ли ей это понравилось.
— Точно. Она сказала, что если мне не нравится, как она приводит в порядок мою одежду, то я хорошо знаю, где находится стиральная машина. Тогда я открыла магнитофон, который она держала на кухне, вытащила оттуда кассету и швырнула ее на пол. Она разбилась, пленка вывалилась, короче, кассета была испорчена.
Я слушал.
— Я замерла. Не могла поверить, что так поступила. Думала, она меня убьет. Но вместо этого она отложила свое занятие, подняла пленку, вся из себя спокойная, и посмотрела, что это за кассета. «Джеймс Тейлор, — сказала она. — На ней была песня „Улыбающееся лицо“. Моя самая любимая. Знаешь почему? Каждый раз, когда она начинается, я вижу твое лицо и улыбаюсь, потому что люблю тебя». Или что-то в этом роде. И добавила: «Это моя самая любимая песня, и каждый раз, слушая се, я думаю о тебе и о том, как сильно тебя люблю. И сейчас мне особенно хотелось бы послушать эту песню».
Глаза Синтии увлажнились.
— Ну и после школы я села в автобус, поехала в магазин и разыскала эту кассету. Она называлась «ДТ». Я купила ее и принесла домой. Мама сорвана целлофановую обертку, поставила кассету в магнитофон и спросила, не хочу ли я послушать ее любимую песню.
Одинокая слеза сбежала по ее щеке и упала на кухонный стол.
— Я обожаю эту песню, — сказана Синтия. — И так по ней скучаю.
Позднее она позвонила Тесс. Просто так, поболтать. После разговора поднялась в гостевую спальню со швейной машиной и компьютером, где я печатал на старенькой «Роял» записки своим ученикам, и по ее покрасневшим глазам я догадался, что она снова плакала.
— Тесс думала, что у нее смертельная болезнь, но все обошлось. Она не хотела говорить мне, считала, что у меня и без нее забот хватает, поэтому решила не нагружать меня своими неприятностями. Она так и сказала — «нагружать». Ты можешь себе представить?
— Это какое-то безумие, — согласился я.
— И тут выяснилось, что на самом деле ничего такого нет, и она может рассказать мне все, но я бы предпочла знать тогда, вовремя, ты понимаешь? Потому что она всегда была рядом со мной и в любой беде… — Синтия схватила бумажный платок и высморкалась. — Страшно даже подумать, что я могла потерять ее.
— Знаю. Мне тоже.
— Когда ты вдруг стал таким счастливым, это не имело никакого отношения…
— Нет, — перебил я. — Разумеется, нет.
Наверное, я мог сказать ей правду. Позволить себе все ей поведать, но предпочел умолчать.
— О черт! — спохватилась она. — Тесс просила, чтобы ты позвонил. Наверное, хочет рассказать тебе обо всем сама. Не говори ей, что уже знаешь. Ладно? Я ведь не могла промолчать, ты понимаешь?
— Конечно, — кивнул я.
Я спустился вниз и набрал номер Тесс.
— Я ей сказала, — призналась она.
— Знаю, — ответил я. — Спасибо.
— Он был здесь.
— Кто?
— Этот детектив. Мистер Эбаньол. Очень милый мужчина.
— Да.
— Пока он был здесь, позвонила его жена. Чтобы сообщить, что готовит на ужин.
— И что это было? — полюбопытствовал я.
— Какое-то жареное мясо, если не путаю. И йоркширский пудинг.
— Наверное, вкусно.
— Короче, я все ему рассказала. О деньгах, о записке. И все ему отдала. Он очень заинтересовался.
— Я так и думал.
— Он говорил об отпечатках без особого энтузиазма. Слишком много лет прошло.
— Разумеется, Тесс, очень много, к тому же ты столько раз брала эти письма в руки. Но считаю, ты поступила правильно, все ему передав. Если еще что-то придет в голову, позвони ему.
— Он сказал то же самое. Дал свою визитку. Я в данный момент на нее смотрю, она пришпилена к моей доске около телефона, рядом с фотографией Грейс.
— Правильно, — одобрил я.
— Обними за меня Синтию, — попросила она.
— Обязательно. Я люблю тебя, Тесс, — сказал я и повесил трубку.
— Она тебе рассказала? — поинтересовалась Синтия, когда я вошел в спальню.
— Рассказала.
Синтия уже надела ночную рубашку, но лежала сверху, на покрывале.
— Я весь вечер думала, что сегодня займусь с тобой безумной, страстной любовью, но до смерти устала. Не уверена, что смогу соответствовать.
— У меня нет завышенных требований, — заметил я.
— Как насчет неиспользованных купонов?
— Годится. Знаешь, можно на выходные отвезти Грейс к Тесс и поехать куда-нибудь. Остаться на ночь, позавтракать.
— Может, я там буду лучше спать, — согласилась Синтия. — А то мне последнее время снятся какие-то беспокойные сны.
Я сел на край кровати.
— Ты это о чем?
— Ну, я же говорила об этом доктору Кинзлер. Вроде слышу их голоса. Думаю, они говорят со мной или я с ними, или разговаривают между собой, но у меня такое ощущение, будто я с ними и одновременно не с ними, могу протянуть руку и их коснуться. Но когда я пытаюсь, они превращаются в дым. Который уносится прочь.
Я наклонился и поцеловал ее в лоб.
— Ты пожелала спокойной ночи Грейс?
— Пока ты разговаривал с Тесс.
— Тогда постарайся заснуть. Я зайду к ней на минутку.
Как обычно, в спальне Грейс было совершенно темно, так она лучше видела звезды через телескоп.
— Нам сегодня ничего не грозит? — спросил я, входя в комнату и закрывая за собой дверь, чтобы туда не проникал свет из коридора.
— Похоже на то, — отозвалась Грейс.
— Славно.
— Хочешь посмотреть?
Грейс установила телескоп на уровне своих глаз, но мне не хотелось наклоняться, поэтому я подхватил компьютерное кресло у ее стола, купленное в «ИКЕА», пододвинул его к телескопу и сел. Взглянув в телескоп, я ничего не увидел, кроме темноты с отдельными искорками света.