— Нет, я так не думаю. Во всяком случае, не считаю, что это мог быть совершенно незнакомый человек. Мне кажется, Тесс убили по какой-то особой причине.
— Вот как? — удивился он. — А что думает полиция?
— Насколько мне известно, у них нет ни малейшей зацепки. Я начал было рассказывать об этих событиях много лет назад, но ты бы видел, как стекленели их глаза. Как будто это явный перебор.
— Ну а чего ты ждешь? — спросил Ролли. — Они и так заняты по горло, пытаясь поддерживать здесь мир и порядок.
Катер замедлил ход и остановился. Подошел директор похоронной конторы.
— Мистер Арчер? Полагаю, мы готовы.
Мы собрались в тесную кучку на палубе, урну передали в руки Синтии. Я помог ей открыть ее, причем мы вели себя так, будто в руках у нас динамит — боялись уронить Тесс в неподходящий момент. Плотно обхватив урну обеими руками, Синтия подошла к бортику и перевернула ее, а я, Ролли, Миллисент и Пэм наблюдали.
Грейс принесла розу — сама придумала, — которую бросила на воду.
— Прощай, тетя Тесс, — сказала она. — Спасибо тебе за книгу.
В то утро Синтия собиралась произнести несколько слов, но когда подошло время, сил у нее не оказалось. Я тоже не мог найти слов, более значимых или сердечных, чем простое прощание Грейс.
Когда мы вернулись в бухту, я заметил невысокую черную женщину в джинсах и бежевой кожаной куртке, стоявшую у края пирса. Она была почти поперек себя толще — что поставь, что положи, — но продемонстрировала ловкость и изящество, схватившись за приблизившийся катер и помогая привязать его. Мне она сказала:
— Терренс Арчер? — В ее голосе слышался бостонский акцент.
Я кивнул.
Женщина сверкнула бляхой, известившей нас, что она Рона Уидмор, полицейский детектив. И вовсе не из Бостона, а из Милфорда. Она протянула руку Синтии, чтобы помочь ей сойти на пирс, я же подхватил Грейс и поставил рядом.
— Я бы хотела поговорить с вами, — обратилась ко мне Рона.
Синтия, стоявшая рядом с Пэм, сказала, что присмотрит за Грейс. Ролли остался в сторонке вместе с Миллисент. Уидмор и я медленно пошли вдоль пирса по направлению к черной полицейской машине без опознавательных знаков.
— Вы хотите поговорить о Тесс? — спросил я. — Кого-нибудь арестовали?
— Нет, сэр, пока никого, — ответила она. — Уверена, что работа движется, но этим делом занимается другой детектив. Я знаю, что уже достигнут определенный прогресс. — Она говорила очень быстро, слова вылетали как пули. — Я приехала, чтобы расспросить вас о Дентоне Эбаньоле.
Я почувствовал резкий укол совести.
— Да?
— Он пропал. Прошло уже два дня.
— Я говорил с его женой после того, как он к нам приходил. И посоветовал ей обратиться в полицию.
— Вы его не видели с той поры?
— Нет.
— И он вам не звонил?
— Нет. Не могу отделаться от мысли, что его исчезновение может иметь какое-то отношение к смерти тети моей жены. Он навещал ее незадолго до этого. Оставил свою визитку. Она мне сказала, что прикрепила ее на доску рядом с телефоном. Но когда мы нашли ее мертвой, карточки там не было.
Уидмор что-то записала в блокноте.
— Он на вас работал?
— Да.
— В тот период, когда исчез. — Это не было вопросом, поэтому я просто кивнул. — Что вы об этом думаете?
— О чем?
— Что могло с ним случиться? — В ее голосе прозвучала некоторая досада: о чем, мол, еще я могу спрашивать?
Я помолчал и посмотрел в безоблачное, синее небо.
— Мне не хотелось бы об этом думать. Но полагаю, что он мертв. Возможно, убийца позвонил ему, когда он был в нашем доме, вводя нас в курс дела.
— Сколько было времени?
— Примерно пять часов дня, что-то в этом роде.
— Значит, было пять часов плюс-минус пять минут?
— Я бы сказал ровно в пять.
— Потому что мы связались с провайдером его мобильного, попросили проверить все входящие и исходящие звонки. Был звонок ровно в пять из платного автомата в Милфорде. Затем звонки от его жены, на которые он не ответил.
Я понятия не имел, какие выводы можно из этого сделать.
Синтия и Грейс садились на заднее сиденье «кадиллака» директора похоронной конторы.
Уидмор резко наклонилась ко мне и, хотя была на добрых пять дюймов ниже, буквально подавила меня своим присутствием.
— Кому понадобилось убивать вашу тетю и Эбаньола? — спросила она.
— Кто-то желает, чтобы прошлое осталось в прошлом, — ответил я.
Миллисент пригласила нас всех на ленч, но Синтия сказала, что предпочитает прямиком отправиться домой, так что туда я ее и повез. На Грейс явно произвели большое впечатление служба и все утро в целом — ее первые похороны, — но я порадовался, что аппетит у нее сохранился. Только мы вошли в дом, как она заявила, что умирает с голоду и если не получит что-нибудь немедленно, то погибнет. Но тут же спохватилась:
— Ой, простите.
Синтия улыбнулась дочке:
— Как насчет бутерброда с тунцом?
— С сельдереем?
— Если он есть, — сказала Синтия.
Грейс побежала на кухню и открыла холодильник.
— Сельдерей есть, но он подвял.
— Вытаскивай, — распорядилась Синтия, — посмотрим.
Я повесил пиджак от костюма на спинку кухонного стула и ослабил узел галстука. Мне не требовалось так хорошо одеваться, чтобы преподавать в средней школе, поэтому в официальной одежде я чувствовал себя скованно. Я сел, отодвинул все случившееся задень в дальний угол памяти и принялся наблюдать за своими девочками. Синтия разыскала открывалку, а Грейс положила сельдерей на разделочную доску.
Синтия вылила масло из банки с тунцом, положила рыбу в миску и попросила Грейс достать «Волшебную заправку». Дочка взяла банку из холодильника, сняла крышку и поставила на стол. Отломила стебель сельдерея и помахала им в воздухе. Он напоминал кусок резины.
Затем она игриво стукнула сельдереем по руке матери.
Синтия повернулась, протянула руку, отломила резиновый стебель для себя и нанесла ответный удар. Они принялись размахивать этими стеблями, как мечами. Потом расхохотались и упали в объятия друг друга.
И я подумал: «Вот я постоянно гадал, какой матерью была Патриция, хотя ответ всегда стоял у меня перед глазами».
Позднее, когда Грейс поела и отправилась наверх, чтобы переодеться в будничную одежду, Синтия сказала мне:
— Ты сегодня очень мило выглядел.
— Ты тоже, — ответил я.
— Ты меня прости.
— За что?
— Прости. Я тебя не виню. За Тесс. Мне не следовало все это тебе говорить.
— Ничего страшного. Я действительно мог рассказать тебе раньше.
Она посмотрела в пол.
— Могу я тебя кое о чем спросить? — (Она кивнула). — Как ты думаешь, почему твой отец сохранил газетную вырезку с отчетом о сбитой женщине и виновнике, скрывшемся с места преступления?
— О чем ты говоришь? — удивилась она.
— Он сохранил вырезку о таком эпизоде.
Коробки из-под обуви все еще стояли на кухонном столе, и газетная вырезка о рыбалке, а заодно и о женщине из Шарона, которую нашли в канаве, лежала сверху.
— Дай посмотреть, — попросила Синтия, вытирая руки. Я протянул ей вырезку, она взяла ее осторожно, как пергамент. Прочитала.
— Поверить не могу, что никогда не замечала этого раньше. Думала, отец сохранил эту вырезку из-за ловли рыбы на мушку. Может, действительно берег ее из-за этой заметки?
— Возможно, только частично. Не уверен, что идет первым. Увидел ли он статью о несчастном случае и принялся вырезать ее, но потом обратил внимание на заметку про рыбную ловлю и, поскольку это его интересовало, вырезал и ее тоже? Или сначала наткнулся на заметку о ловле рыбы на мушку, затем увидел другую статью и тоже ее вырезал? Или… — Я немного помолчал. — Он хотел вырезать только статью о несчастном случае, но беспокоился, что кто-то может задать по ее поводу вопросы, например, твоя мать, если она попадется ей на глаза, тогда как статья про рыбную ловлю вопросов не вызовет. Он и вырезал ее — для камуфляжа.