Опасность осквернения гробницы была для фараонов истинным наваждением. Тот же Диодор описывает ритуал, совершающийся после смерти фараона и имеющий явную связь с теми процедурами, которым должно подвергнуться тело. После ряда подготовительных операций тело приносят ко входу в гробницу (очевидно, речь идет о гробницах, вырубленных в камне, в так называемой Долине царей), и там происходит «оценка» деятельности покойного. Любой желающий может свободно высказать свои претензии. Если хвалы, расточаемые жрецами, кажутся преувеличенными или лживыми, присутствующие криками выражают свое недовольство.
Случалось даже, — продолжает Диодор, — что многие правители, именно из-за отрицательного мнения, высказанного присутствующим на церемонии народом, лишались подобающего (ἐμφανοῦς) и законного погребения. Потому многие правители предпочитали вести себя хорошо, в частности и из страха, что после смерти тело их будет осквернено, и обвинительный приговор заклеймит их навеки. (I, 72, 6)
Поэтому нет ничего удивительного в том, что относительно Рамзеса имеется единственная в своем роде возможность выбора: верить тому, что жрецы «открыли» Гекатею (и что он со всей осторожностью поведал: «похоже, что тело царя было погребено здесь», то есть в Рамессеуме, в зале триклиниев); или принять как данность существование, вполне вероятное, гробницы Рамзеса в Долине царей (гробница №7).
«Кажется, — так выражается Гекатей/Диодор, — что он был похоронен здесь» (ἐν ᾦ δοκεῖν καὶ τὸ σῶμα τοῦ βασιλέως ἐντετάφθαι). Выражение, которое он употребляет, не обязательно указывает на то, что в момент встречи Гекатея с жрецами тело фараона все еще находилось там. Сразу вслед за тем он говорит о «гробнице», но сама фраза, в которую включено это слово, порождает сомнения. «Через помещения /расположенные вокруг залы триклиниев/ можно было подняться к гробнице в целом (πρὸς ὅλον τὸν τάφον)». Последние слова, которые я пометил курсивом, не очень ясны. Еще менее понятны они в переводе Дершена (с. 167: «à tout le tombeau» — «ко всей гробнице») или в затейливом переложении Жоллуа и Девильера (с. 277: «le lieu qui est véritablement construit en tombeau» — «место, которое на самом деле было построено в качестве гробницы»), Ф. Гертлейн предложил для πρὸς ὅλον такой вариант перевода: «к вершине гробницы».
Между тем смысл описания ясен. Надгробный памятник установлен на крыше зала триклиниев (там, на крыше, — золотой круг). Туда можно было подняться по пандусу, который проходил по помещениям, расположенным вдоль зала. Такой павильон, установленный на крыше, куда ведут две лестницы, до сих пор хорошо сохранился в храме Хатхор в Дендере. Прославленный пример, много раз описанный в греческих (Геродот, Диодор, Страбон) и римских (Плиний, Помпоний Мела) источниках, — это так называемый «Лабиринт» возле Меридова озера. Там, «поднявшись на крышу» (ἀναβάντα ἐπὶ τὸ στέγος), говорит Страбон (XVII, 37), и пройдя через ряд помещений, можно было достигнуть «строения в форме пирамиды с квадратным основанием, которая и представляет собой надгробный памятник» правителя (его Страбон называет родовым именем Исмандес, которое может значить как Мемнон, так и Озимандия). Диодор также (I, 61 и 66) упоминает вкратце об этом лабиринте. Источником послужил Геродот (II, 148), выказавший непосредственное знакомство с большей частью здания: он говорил о тысячах комнат. Но даже в этом случае указания на истинное местонахождение гробницы противоречивы. Согласно Страбону, она располагалась в пирамиде; Геродоту, напротив, было сказано, что «правители и священные крокодилы» погребены в подземных залах, и именно поэтому до них нельзя добраться.
В описании, по необходимости сжатом, представленном Геродотом, говорится о бесконечной череде зал, портиков, атриев; здесь тоже своды помещений — каменные, а внутренние стены покрыты фигурами; каждый атрий окружен колоннами. Базовая модель всегда одна и та же: в случае «Лабиринта» она до крайности расширена, однако обманный принцип чередования одинаковых зал тот же самый. Так устроен и Рамессеум. Оба они — лабиринты, предназначенные, помимо всего прочего, для того, чтобы скрыть мумифицированное тело царя.
«Ка» — это «жизненная сила», или, если угодно, «душа», правителя. Подобная «сила», отпущенная ему, как и богам, и немногим из смертных, призвана — согласно религиозным представлениям египтян — поддерживать фараона живым после смерти (П. Каплони, статья Ка в «Lexikon der Aegyptologie», III, 1980, col. 276). В египетских мавзолеях для нее, как правило, предназначено помещение, тесно связанное с Sancta sanctorum. В Рамессеуме Ка вероятнее всего обитает в зале триклиниев.
Это можно вывести из той надписи, по поводу которой ведется столько споров: Ψυχῆς ἰατρεῖον. В самом деле, если ἰατρεῖον — «officina medici, locus ubi medicus artem suam exercet» («мастерская медиков, место, где медики занимались своим искусством») («Thesaurus Graecae Linguae»), а ψυχή — это перевод «Ка», следует думать, что слова ψυχῆς ἰατρεῖον обозначают именно обиталище, или, скорее, «кабинет», место, где действует Ка.
С другой стороны, если в Рамессеуме от стены-библиотеки ведет проход в зал триклиниев, надпись ψυχῆς ἰατρεῖον можно понять уже не как указание на расположенные под ней полки, но отнести ее к смежному с ней залу: именно — залу триклиниев. Он и есть «кабинет Ка» в Рамессеуме. Речь идет о душе (Ка) Рамзеса, а не о благотворном влиянии, какое оказывают на душу человека хорошие книги, как последнее время полагали ученые, вообразившие, будто в Рамессеуме имеется библиотечный зал, над входом в который высечена эта надпись.
В «зале Ка» («maison de l’âme», как это определил Г. Масперо) обычно стоит статуя, изображающая покойного царя. Именно это мы и наблюдаем в зале триклиниев. Не зря и Диодор сообщает, упоминая о нем: «кажется, царь был похоронен здесь».
11
Кадеш
Трудно поверить, будто жрецы, сопровождавшие Гекатея во время его визита в Рамессеум, в самом деле говорили о непокорных бактрийцах, стоя перед барельефом, изображавшим битву при Кадеше (Диодор, 1, 47, 6). Помимо всего прочего, рельеф снабжен объяснительными надписями, благодаря которым было еще проще идентифицировать изображенную сцену. К счастью, Ф. Якоби в сборнике фрагментов из Гекатея указал на упоминание бактрийцев как на трудное место («Die Fragmente der griechischen Historiker», Nr. 264 F 25 /p. 33, строка 32/).
Знаменитая, выдающаяся победа Рамзеса II над хеттами, одержанная в пятый год его правления (а потому датированная, согласно расчетам Эдуарда Мейера («Geschichte des Altertums», II, 1, Berlin, 1928, p. 462), 16-м мая 1294 г. до н.э., хотя по другим хронологиям эта битва произошла еще раньше), — событие военной истории, получившее широкий резонанс не только во время правления Рамзеса II, но, может быть, и во весь период «Нового царства». Это событие было воспето в так называемой «египетской Илиаде», поэме, приписываемой Пентауру, писцу, чье имя стоит в конце текста. «Был я один, и никого не было рядом со мной» — такие слова вкладывает поэт в уста фараону в переломный момент битвы. Эти слова Рамзес повелел многократно высечь на архитраве храма Аммона, а важнейшие эпизоды битвы повторялись, до назойливости, во всех храмах, выстроенных фараоном (Мейер, pp. 460-461) помимо Рамессеума: в Абу-Симбеле, Луксоре, Абидосе и т.д. (Мейер, p. 502, подсчитал, что сохранилось по меньшей мере шесть изображений). В частности, в скальном храме в Абу-Симбеле изображения побежденного противника сопровождаются выверенным комментарием — фразами, которые частично повторяются и в рельефе Рамессеума (Мейер, p. 460, сноска 2). В храме Рамзеса в Луксоре можно безошибочно различить, в изображениях, добрую дюжину разных народов (семитов, бедуинов, хеттов и т.д.) — и все они неизменно побеждаются войсками Рамзеса.