В свое время Филипп Македонский пожелал видеть Аристотеля наставником Александра. Птолемей, первый из монархов Египта, для своего любимого сына хотел заполучить Теофраста, последователя Аристотеля. Но Теофраст не покинул Афины, а послал вместо себя весьма неплохого ученого, Стратона, который впоследствии (чего Теофраст предвидеть не мог) продолжил его дело в Афинах, возглавив Ликей. Для македонской династии Лагидов, которая более всех прочих похвалялась тем, что происходит по прямой линии от Филиппа (Птолемей поощрял слухи о том, будто настоящим его отцом был Филипп, и Феокрит даже вплетает эти намеки в свой «Энкомий Птолемею»), связь со школой Аристотеля была, таким образом, в каком-то смысле наследственной. Уже отец Аристотеля был личным врачом македонского царя.
Этим и объясняется тот факт, что Деметрий избрал Александрию. Он тоже принадлежал к той школе, был учеником Аристотеля и другом Теофраста, а когда правил Афинами, всячески покровительствовал тому тесному сообществу метеков, на которое многие смотрели с подозрением. Теперь, когда его покровитель Кассандр потерпел поражение, коснувшееся и самого Деметрия, он бежал к Птолемеям, с которыми, помимо всего прочего, Кассандр и его отец Антипатр, «регент» Македонии после смерти Александра, состояли в родстве. Он принес в Египет аристотелевскую модель, что и послужило залогом его успеха. Модель, которая поставила перипатетиков во главе западной науки, была теперь воспринята в Александрии с большой помпой, под покровительством царя. Впоследствии говорили даже, впадая лишь в кажущийся анахронизм, что «Аристотель научил царя Египта, как организовать библиотеку». Говорили также, что Деметрий посоветовал Птолемею «устроить собрание книг о царской власти и науке управления, и эти книги прочесть», и именно он, настолько сблизившись с монархом, что тот величал его «первым из своих друзей», подтолкнул Птолемея к изданию новых законов.
Но Деметрий, неисправимый интриган, достигнув такой высоты, не удержался от искушения и попытался направлять даже династическую политику монарха. У Птолемея были дети от первого брака — с Эвридикой — и четверо сыновей от Береники, многоопытной, весьма привлекательной вдовы родом из Кирены. Береника прибыла в Александрию в свите Эвридики. Все трое прекрасно уживались во дворце. Однако из четырех сыновей Береники Птолемей стал предпочитать одного, до такой степени, что пожелал разделить с ним престол. Это обеспокоило Эвридику. Деметрий вмешался в столь деликатную ситуацию, выступив на стороне Эвридики, может быть, потому, что Эвридика была дочерью Антипатра. Возможно, он полагал, что Птолемей вряд ли свяжет себя династическими узами с семьей местных правителей, предпочтя их властителям македонского царства. И начал предупреждать монарха, задевая, как ему казалось, нужную струну. «Если все отдашь, — твердил он, — сам останешься ни с чем». Но эти доводы, в сущности мелочные, не оказали действия. Птолемей твердо решил разделить власть с любимым сыном. Эвридика поняла, что делать тут нечего, и, отчаявшись, покинула Египет.
Чуть позже, в начале 285 года, молодой Птолемей был официально возведен на престол и правил совместно с отцом три года, вплоть до смерти Сотера. Став единоличным правителем, он решил избавиться от Деметрия и велел арестовать его, или, возможно, только держать под присмотром до тех пор, пока его участь не будет решена окончательно. Так Деметрий был снова повержен во прах, как во времена его жалкого пребывания в Фивах, когда дальновидный, но тщетный совет Кратета всего лишь позабавил его, но не убедил.
В одиночестве, под строгим надзором, в некоем местечке в глухой глубинке, он как-то задремал среди дня. И вдруг почувствовал резкую боль в правой руке, которая свешивалась с ложа. Едва осознав, что его укусила змея, он отправился к праотцам. Очевидно, что это было подстроено Птолемеем.
V
Всемирная библиотека
В том, что касалось библиотеки, Деметрий обладал всеми полномочиями. Иногда царь устраивал смотр свиткам, словно манипулам воинов. «Сколько у нас свитков?» — спрашивал он. И Деметрий приводил цифры. Они поставили перед собой цель и произвели расчеты. Установили, что, дабы собрать в Александрии «книги всех народов земли», понадобится пятьсот тысяч свитков. Птолемей составил письмо «всем монархам и правителям земли» с просьбой «отправлять ему безотлагательно» произведения авторов всякого рода: «поэтов и прозаиков, риторов и софистов, врачей и гадателей, историков и всех остальных». Он приказал снимать копии со всех книг, какие случайно оказывались на кораблях, встававших на якорь в Александрии; оригиналы удерживались, а копии вручались владельцам: этот фонд впоследствии был назван «корабельным».
Время от времени Деметрий составлял для монарха письменный рапорт, который начинался так:
Деметрий великому царю. Исполняя твой приказ добавлять к собранию библиотеки, дабы пополнить ее, книги, которых пока не хватает, и должным образом восстанавливать попорченные, я приложил великие старания и ныне отдаю тебе отчет…
В одном из таких отчетов Деметрий рассматривал также возможность приобрести «книги иудейского закона». «Необходимо, — излагал он, — чтобы эти книги заняли подобающее место в твоей библиотеке». И, убежденный, что такая ссылка найдет у монарха благосклонный прием, прибег к авторитету Гекатея Абдерского, который в своей «Истории Египта» столько места уделил евреям. Довод Гекатея, как его передает Деметрий, звучит весьма любопытно. Вот, приблизительно, его слова:
Ничего удивительного, что большинство авторов, поэты и толпа историков не упоминают об этих книгах и о людях, живущих в соответствии с ними: не просто так они от этого воздерживаются, а по причине священных знаний, каковые в тех писаниях заключены.
Когда свитков накопилось уже двести тысяч, во время одного из визитов царя в библиотеку Деметрий вернулся к этой теме. «Говорят, — обратился он к монарху, — будто законы евреев тоже достойны того, чтобы их переписали и поместили в твою библиотеку».
«Хорошо, — ответил Птолемей, — что же мешает тебе позаботиться о таком приобретении? Ты знаешь, что в твоем распоряжении есть все необходимое, и люди, и средства».
«Но их нужно перевести, — заметил Деметрий, — они написаны по-еврейски, не по-сирийски, как обычно предполагают: это — совсем другой язык».
Человек, передавший этот диалог, уверяет, будто лично при нем присутствовал. То был еврей из александрийской общины, многочисленной и деятельной: она соседствовала с царскими дворцами и занимала один из самых красивых кварталов, на что сетовал грамматик Апион, заядлый антисемит; квартал этот, по всеобщему мнению, был предоставлен евреям самим Александром. Совершенно эллинизированный, как в языке, так и в культуре, этот предприимчивый еврей прекрасно приспособился при дворе, завоевал доверие и приобрел друзей. Проблема его общины, которую он принимал довольно близко к сердцу, состояла в том, что греческий язык использовался, почти повсеместно, хотя и к негодованию ортодоксов, во время обрядов в синагоге. Можно предположить, что этот еврей добился, пользуясь покровительством единоверцев и сочувствующих, места служителя библиотеки. Из его трудов мы можем заключить, что он умело скрывал свою принадлежность к еврейской общине и продолжал говорить и писать о евреях как об интересном, но чужом для него народе.
О материалах для письма и о выделке свитков он повествует с таким знанием дела, такими точными словами, что мы склонны вообразить его полным рвения и весьма ценимым «diaskeuastés» (хранителем текстов), которому Деметрий доверял все больше и больше и который внушал ему, со всем уважением, но упорно, что было бы хорошо найти на полках царской библиотеки место для еврейского закона.
Но нам приходится именно воображать все это, поскольку наш автор очень мало говорит о себе. Его, по его словам, зовут Аристей, а его брата — Филократ: чисто греческие имена, однако весьма распространенные среди евреев диаспоры, все более пропитанных духом того, что ортодоксы презрительно именуют «эллинизмом»; он в дружбе с двумя начальниками телохранителей Птолемея — Сосибием из Таранта и Андреем; и он присутствовал при разговоре Деметрия с царем (выше мы привели только начало этого разговора); наконец, он принял участие в посольстве, которое Птолемей направил в Иерусалим, чтобы отыскать там хороших переводчиков. Он дает также понять, что он и есть тот самый Аристей, который написал общеизвестную книгу под названием «Кто такие евреи», основанную, по его уверениям, на сведениях, предоставленных египетскими жрецами, точно так же, как и экскурс Гекатея Абдерского в его «Истории Египта». В конечном итоге, он и таким способом пытается — хотя тут ему трудно поверить — сойти за «язычника». Известно, что в подобных случаях нелегко судить, являются ли преувеличенными и несправедливыми либо, наоборот, содержат долю истины обвинения в «коллаборационизме». Конечно, если рассуждать с точки зрения, которая иным покажется утилитарной, то есть имея в виду достигнутый результат, надо будет признать, что инициатива, проявленная тогда, принесла евреям немало пользы. Но нельзя умолчать и о выгоде, которую, лучше узнав своих подданных, получили те, кто евреями правил.