То, что именно Афины так долго оставались без библиотеки, должно было казаться какой-то нестерпимой странностью. В действительности Афины свою первую публичную библиотеку получили поздно, по инициативе Птолемея Филадельфа (285—246 до н.э.), который основал в Афинах гимнасий, названный поэтому «Птолемайон» и снабженный библиотекой. В I в. до н.э. в эту библиотеку ежегодно поступало по сто свитков: то были дары эфебов. Но великой Афинской библиотекой стала та, которую даровал городу император Адриан (117—138 н.э.): для нее выстроили здание вокруг перистиля, состоявшего из добрых ста колонн; имелись в ней и учебные залы.
Именно для того, чтобы возместить такое историческое «отставание», в источниках время от времени всплывают сведения об «Афинской библиотеке», первоначальным ядром которой соответствующие авторы называют книги Гомера, собранные Писистратом, точно так же, как первую еврейскую «библиотеку» якобы создал Ездра, записавший Ветхий Завет. В последующие эпохи упоминания об Афинской библиотеке становятся более редкими, практически сходят на нет. Эрудит, предположительно живший в V-VI веках нашей эры, Зосим из Аскалона (или из Газы), рассказывая жизнь Демосфена, упоминает «библиотеку в Афинах», существовавшую во времена великого оратора (он родился за век до того, как Филадельф взошел на престол). А упоминает ее Зосим в связи с необычайным деянием, которое Демосфен совершил непонятно в какой период своей жизни, может быть, в молодости: Афинская библиотека, рассказывает Зосим, загорелась, и в огне погибла «История» Фукидида; один только Демосфен знал ее на память от начала и до конца и смог надиктовать: таким образом драгоценный текст был восстановлен («Oratores Attici», ed. С. Müller, II, p. 523).
Предание о древней библиотеке Писистрата обрастало и другими фантастическими подробностями, сочиненными по образцу Мусея в Александрии. В высшей степени странно, что в подобные предания верили такие ученые, как Огюст Буше-Леклерк («Histoire des Lagides», I, Paris 1903, p. 129: «Les Athéniens ne songèrent pas, même au temps de Périclès, à reconstituer la bibliothèque fondée par les Pisistratides et enlevée par Xerxès. Elle leur fut rendue par Séleucus Nicator» («Афиняне и не подумали, даже во времена Перикла, восстановить библиотеку, основанную Писистратидами и похищенную Ксерксом. Она была возвращена им Селевком Никатором») и Вендель («Handbuch der Bibliothekswissenschaft», III, 1, p. 55: «Селевк возместил афинянам ущерб, причиненный Ксерксом, даровав им книги»). К Писистрату приписывались сотрудники; ученые, сопоставлявшие тексты; мастера «сверки» (diorthosis) гомеровских поэм, точно такие, как позже Зенодот и Аристарх. Такие сведения почерпнул византиец Иоанн Цец, убогий, но плодовитый грамматик эпохи Комнинов, из источника, предоставившего ему библиографические данные о Мусее и Серапионе. Таковой источник даже позволил Цецу назвать по именам четверых diorthotai, к услугам которых прибегал Писистрат. Вот эти имена: Орфей из Кротоны, Зопир из Гераклеи, Ономакрит из Афин и некий нечетко обозначенный Эпиконгил. Само собой разумеется, что в предание о Писистрате и его библиотеке входит тема соперничества между тиранами: возможно, это — «реплика», созданная под обаянием предания о библиотеке Поликрата Самосского.
В источнике Цена имелись также сведения о собраниях Мусея и Серапиона во времена Каллимаха; о библиотекарях Александрии (Цец точно знал, например, что библиотекарем был не Каллимах, но Эратосфен); о том, какие задачи выполняли разные ученые (Ликофрон издавал комедиографов, Александр Этолийский — трагиков), и о систематических переводах на греческий язык «книг всех народов», включая Ветхий Завет. Следует отметить, что некоторые из этих сведений (библиотека Писистрата, мания правителей переводить на греческий «volumina diversarum gentium»[6], особые старания в этом плане Филадельфа, его инициатива по заказу перевода также и «divinas litteras»[7]) приводятся, за пять веков до Цеца, в статье «О библиотеках» Исидора (V, 3), о котором уже шла речь. Как мы уже знаем, следующую главу Исидор посвящает переводам, и в ней отражается, вкратце и явно косвенным образом, рассказ Аристея о переписке между Птолемеем и Елеазаром по поводу приезда переводчиков из Иерусалима.
На самом деле и «Письму Аристея» нашлось место в этом предании. Это письмо тоже представляет собой книгу «о библиотеках». Оно появилось не ранее II в. до н.э., хотя его автор и выставляет себя современником событий, о которых рассказывает. У Аристея общей с преданием, известным Цецу, является невероятная связь между Деметрием Фалерским и Филадельфом; различаются эти источники в том, что касается чисел. Цецу известно, что в Мусее имеется 400 тысяч свитков συμμιγεῖς (то есть таких, в которых произведение записано частями, поскольку не помещается на одном свитке) и 90 тысяч ἀμιγεῖς (так называемых «monobybloi», когда один свиток включает в себя целое произведение). Аристею же ведомо наличие 200 тыс. свитков и «в проекции» еще 500 тысяч, что указано самим Филадельфом. Легко убедиться, что эти два числа, приведенные Аристеем, в сумме дают 700 тысяч, количество, которое значится у Геллия и Аммиана.
Аммиан, со своей стороны, не ограничивается рассказом о пожаре, устроенном Цезарем (историк ошибочно переносит его на Серапион), но пускается в дальнейшие рассуждения об Александрии, посвященные большей частью ученым, которые прославили Мусей (XXII, 16, 15-22). Сложилось, таким образом, некое собрание трактатов, лучше сказать vulgata, «о библиотеках», где данные истории смешивались с мифами, а числа колебались от огромных до совсем небольших. (Отметим, что Исидор говорит о каких-то 70 тыс. свитков, и это количество повторяется во многих кодексах Геллия (VII, 17, 3); Епифаний и Ибн аль-Кифти указывают даже, что книжное собрание Мусея состоит из 54 тыс. свитков.) В это предание, нередко включавшее в себя эффектные сведения о древней библиотеке Писистрата, влился, в основных чертах, и рассказ Аристея. Именно поэтому, и из-за связи, с какого-то момента ставшей постоянной, между «библиотекой» и «переводом Ветхого Завета» (ярким примером тому является «энциклопедия» Епифания) я думаю, что в основе всего этого лежит не сочинение Варрона, а иудейско-эллинистическая традиция.
Моя интерпретация двух известных терминов, относящихся к классификации свитков (συμμιγεῖς и ἀμιγεῖς) необычна. Общепринятыми являются две гипотезы: а) «свитки разрозненные» и «свитки избранные» (F. Ritschl «Die Alexandrinischen Bibliotheken», 1838, pp. 3-4 = «Opuscula», I, pp. 5-6); б) «свитки смешанные» и «monobybloi» (содержащие одно произведение) (Bernhardy, Schneidewin, Birt, Dziatzko ecc.): это господствующее мнение. Против Ритчля можно высказать несколько возражений; в частности, то, что 200 тысяч свитков Пергама, которые, если верить Плутарху («Жизнеописание Антония», 58), все были ἀμιγεῖς, — это чересчур много: в два с лишним раза больше, чем «избранных свитков» в Александрии. Против господствующей интерпретации следует, с другой стороны, привести такой довод: подавляющее преобладание «смешанных» свитков кажется невероятным; а более всего невероятно само понятие «смешанный» свиток (А. Petrucci «Dal libro unitario al libro miscellaneo, in: Tradizione dei classici, transformazione della cultura», a cura di A. Giardina, Roma — Bari 1986, p. 16).
Но «monobyblos» (ἀμιγής) как раз имеет своей противоположностью не «смешанный» свиток, а свиток, который вместе с другими образует цельное произведение. Такие случаи преобладают, отсюда и диспропорция: 400 тысяч против 90 тысяч. К тому же не библиотечное значение слова συμμιγής — «объединяющий, присоединяющийся к другим, пропадающий среди других, смешивающийся с другими».
Свиток — «единица измерения» в подсчетах библиотечных фондов. Поэтому в античных источниках приводятся количества, на первый взгляд впечатляющие — сотни тысяч свитков; а происходит это как раз благодаря тому, что счет идет не по произведениям, а по свиткам. Аналогичным и, по-видимому, до сих пор действующим является китайский обычай подсчитывать фонды библиотек в шуанях, то есть в сброшюрованных листах, которые составляют каждую книгу.