Хитрый заседатель с притворным неведением развел руками.
— Все наше село — природные казаки, — твердо уперлись турбаевцы.
— Мы это уже слышали сто раз. А вы докажите! Докажите, хоть один раз, — фыркнул капризно исправник.
— Прочитайте наш акт. Там все сказано. Там полные доказательства. Почему вы на него внимания не обращаете? — решительно зашумели выборные.
— Если акта нашего не примете, а будете в помещичью дудку играть, нам останется только смертью доказать свое казацство! — бледнея и выпрямляясь, воскликнул Грицай.
— To-есть, как смертью? — поперхнулся от неожиданности исправник, заерзал в кресле и мелко замигал ресницами.
— А вы не знаете, ваше благородие, какая бывает смерть? — уставился в него Колубайко острыми глазами. — Просим внять нашим бумагам.
Исправник рывком пододвинул к себе акт, нервно перешвырнул несколько страниц, забубнил что-то правому своему соседу, потом левому. Опять судьи пошептались между собою.
— Ничего не понимаю. Так узловато написано, будто черти лапти плели, — пробурчал исправник: — Почему нет с вами этого человека, который писал? Быть может, если б он растолковал, нам свое писание, мы и действительно признали бы, что тут всё правильно.
Выборные переглянулись, потоптались. Посоветовались. Решили: «Пусть Осип придет, он им как бритвой отрежет».
— Можете вы своего поверенного вызвать?
Еще раз, в последнем колебании, переглянулись выборные.
— Можем.
Но когда через несколько минут деловым скорым шагом вошел вызванный Коробка, судьи враждебно накинулись на него, как на волка. Посыпались каверзные, злорадные и ехидные вопросы. Коробка отвечал с достоинством, тихо, очень ясно, непоколебимо.
Исправник постепенно наливался кровью, багровея от смелости турбаевского поверенного, и вдруг, не выдержав, рявкнул:
— Значит, это ты тут бунт разжигаешь? Ты? Арестовать его! В холодную! На замок! — повелительно ткнул он толстой тупой рукой и кивнул страже.
Точно громом ударило в турбаевцев. Солдаты, с саблями наголо, моментально окружили и оттерли в сторону опешившего Коробку.
— Господа судьи, просим нашего поверенного не трогать, если не хотите беды! — холодея от возмущения, выступил атаман Цапко.
— Ты что? Угрожаешь?.. — затопал ногами исправник. — Да мы его в каторгу, каналью, засудим! Плетьми запорем!
— Требуем немедленно освободить! — звонко и непримиримо крикнул Колубайко. — А не то сейчас ваших Базилевских, как пыль, сметем! Слышите?.. И места не найдете, где они жили…
Исправник, стуча кулаками по столу и срываясь с голоса, завопил:
— Что-о?.. Бунт? Разбой?.. Эй, стража! Вызвать егерей!
В это мгновение с улицы послышался глухой шум, движение, суматоха. Кто-то издали, подбегая, запыхавшись, кричал:
— Занимают череду! Рятуйте!.. Паны забирают наше стадо, угоняют. Угоняют! Рятуйте!..
А навстречу этому крику из судейской избы вспыхнул другой крик:
— Громадя-ане! Осипа нашего арестовали!.. Коробку!
Смятение и буря в один миг смяли все. Выборные кинулись на стражу, выхватили, освободили своего поверенного, в стремительной борьбе отняли, вырвали сабли, окружили судей.
— Вяжи их, гадов! Чего смотреть?
Исправник онемел и, выпучив глаза, задыхаясь, оторопело топтался. Его схватили, молниеносно скрутили за спину толстые руки. Кто-то вязко и хлестко ударил ладонью по жирным исправничьим щекам. Плешивый заседатель, похожий на иезуита, метнулся под стол, но его сейчас же вытащили и связали вместе с другими.
Пинками, тычками, кулаками связанных судей вытолкнули на улицу.
— В амбар!
На улице происходило что-то невероятное. Всполошенные крики, ругательства, беготня клокотали и перекатывались из стороны в сторону, точно всех охватило пожаром. Солдаты были раскиданы, как муравьи, все оружие забрано. Пищали и сабли оказались сложенными в клуню Грицаевского двора, — это облегчило разоружение. Егерей связали тугими веревками, загнали в пустую каменную воловню при барском дворе и заперли на тяжелый замок.
И вдруг среди клокочущего стихийного гнева, как искра в порох, удал чей-то молодой, злобный крик: