– Почему молчите? Я слушаю.
– Этот парень… – начал неуверенно Дружинин. – Он ведь умер.
– Кочемасов? – отрывисто уточнил Удалов.
– Да.
– И что? – осведомился Удалов.
Он по-прежнему стоял спиной к своим подчиненным.
– Очень странно выстраиваются события, Федор Иванович. Сначала мне разгон устраивают за то, что я этого пацана еще в метро не застрелил. И сразу после этого он кончает жизнь самоубийством.
– И что? – повторил Удалов.
Дружинин и Шаповал переглянулись. Шаповал пожал плечами.
– Он – подставка, этот парень, – сказал Дружинин.
– Почему ты так решил?
– Он сам мне об этом сказал.
– Да? – удивился Удалов и наконец повернулся к ним. – Когда же он успел?
– Там, в метро. Он не знал, когда взорвется бомба, не знал, что будет, если я оборву провода, ничего не знал. Это была не его бомба. Я у него спросил: «Это не ты придумал?»
– А он?
– Сказал, что не он, а откуда взял, не ответил.
– Почему же ты ничего об этом не доложил?
– Кому? Кого это интересовало? Я этого пацана захватил, а у меня потом никто даже рапорта не потребовал. Никому не было интересно, откуда этот горе-террорист взялся. Всех только то волновало, почему мы его не прикончили. Вот это действительно для них была трагедия!
– Ты давай без эмоций! – повысил голос Удалов.
Дружинин судорожно вздохнул и замолчал. Удалов покусывал губы, размышляя.
– Что ты сам-то обо всем этом думаешь? – спросил он уже спокойно.
– Пакостная история.
– Да уж, – усмехнулся Удалов. – Зришь в самый корень.
– Мне больше всего то не нравится, Федор Иванович, что нас в какие-то грязные дела втягивают. Мы – «Антитеррор», где горячо, туда нас и бросают. Мы уже стольким людям жизнь спасли, что можно маленький городок заселить, но сейчас явно что-то другое происходит.
– Что же происходит? – поднял на него глаза Удалов.
И вдруг Дружинин понял, что командир и сам об этом думает и, слушая сейчас Дружинина, соотносит свои собственные выводы с теми, которые делает Андрей.
– Тут вот какое дело, – сказал Удалов. – Нам поступил приказ – взять террориста. Мы его и взяли. Это наша обычная работа, Андрей. И ведь у этого мальчишки действительно была бомба. Настоящая. Я читал заключение экспертов. Если бы она взорвалась, вагон электропоезда разнесло бы в клочья. А главное – тех людей, которые находились в вагоне.
Шаповал повел плечами, будто внезапно почувствовал озноб.
– Мы сделали свое дело, – продолжал Удалов. – И не наша вина, что потом начались какие-то грязные игры. Мы чисты.
– Пока чисты, – заметил Дружинин. – Но нас замарают, вот увидите.
– Что ты предлагаешь? Отсортировывать приказы? Этот вот будем выполнять, а тот – нет. Так, что ли?
Удалов опять отвернулся к окну и опять надолго замолчал, будто вовсе забыл о присутствии Дружинина и Шаповала. Неожиданно сказал, не оборачиваясь:
– Я и сам все это прекрасно понимаю, ребята. Но не вижу выхода.
– Мы можем хотя бы встретиться с его родителями, – предложил Дружинин.
– Зачем?
– Пока не знаю.
Удалов по-прежнему смотрел в окно.
– Просто мне мерзко на душе, Федор Иванович! – не сдержался Дружинин. – Будто на мне его кровь! Знаю, что не виноват, а все равно – мерзко! Хочу его родителям в глаза взглянуть и сказать, что я тут ни при чем.
Удалов обернулся и внимательно посмотрел на Дружинина. Тот выдержал взгляд командира.
– Ну ладно, – вздохнул Удалов. – В чем-то ты прав, конечно.
Он выдвинул ящик и выложил на стол металлическую пуговицу. Она была потертая и поцарапанная.
– Это того мальчишки, – сказал Удалов. – Я нашел ее в своем кабинете после того, как его увезли. Возьми, отдашь родителям.
Дружинин положил пуговицу на ладонь. Вот и все, что осталось от человека. Его тело, конечно, родителям не выдали. Уже захоронили, безымянно, под номером… Сбросили в яму и небрежно забросали землей. Ни прощаний, ни слез. Как собаку.
Дружинин сжал руку в кулак. Ему показалось, что пуговица пульсирует.
– Вам известно, где живут его родители? – спросил он Удалова.
– Нет. Фамилию его вы помните?
– Кочемасов.
– Через адресный стол попробуйте, – посоветовал Удалов. – Если он москвич – обязательно найдут… И еще… – Он посмотрел на Дружинина и забарабанил пальцами по столу. – Отпуск свой все-таки отгуляй. Обязательно. Чтобы я тебя в ближайшие четыре недели здесь не видел. – Он повернулся к Шаповалу: – И тебя, дружок, тоже.