– Я пойду, – сказал Дружинин и поднялся.
– А чай?
– Спасибо вам. Но не хочется.
– Вам спасибо.
– За что? – удивился Дружинин.
И тут взгляд его упал на пуговицу. Не просто вещица, а последнее сыновнее «прости».
Уже в лифте он понял, почему эта история кажется ему нелепой и необъяснимой. Так бывает всегда, когда не хватает каких-то важных звеньев. Картина не просматривается и представляется нагромождением ничем не связанных между собой фактов и событий.
Глава 11
– Ты еще здесь? – удивился Удалов, обнаружив Дружинина на территории базы.
– А где же мне быть, Федор Иванович?
Удалов не ответил, потому что отвлекся. Одетые в гражданское бойцы один за другим проходили в распахнутую дверцу стоявшего у жилого корпуса автобуса. Удалов проследил за посадкой и только после этого обернулся к Дружинину.
– Ты не здесь должен быть, Андрей. Пока тянется эта странная история…
– Почему я должен бояться неизвестно кого? – сказал с досадой Дружинин. – Я все сделал как положено. Виноват? Пусть наказывают.
Удалов еще раз проследил за автобусом, потом взглянул на часы. Было видно, что торопится.
– Работа в городе? – понимающе сказал Дружинин, кивнув на автобус.
– Митинг будем охранять.
– Можно мне с вами?
– Не твоя смена, Андрей.
– А разве мы всегда так пунктуально выдерживали график смен?
– Садись в автобус, – засмеялся Удалов. – От тебя не отвяжешься. Заодно расскажешь мне, как там Кочемасовы.
– А вы знаете, что я там был?
– Догадываюсь. Ходил ведь?
– Ходил, – сказал Дружинин. – Что было, то было.
В автобусе сели рядом.
– Поехали! – скомандовал Удалов водителю.
– Кого охранять будем? – осведомился Дружинин.
– Аникина. У него предвыборный митинг. Народу он собирает помногу – и по двадцать тысяч бывало, и по пятьдесят. Требуется наша помощь.
– Милиция будет?
– И милиция, и ФСБ. Но нас по личной просьбе привлекают.
– По чьей просьбе? – не понял Дружинин.
– Аникина. Чьей же еще.
– Интересно, откуда он про нас знает?
– Слухами земля полнится, – пожал плечами Удалов. – А у них, у политиков, сейчас поветрие такое: чем более серьезную охрану используют, тем больше авторитета. И Аникин из таких.
– Ему ведь это ни к чему, – не согласился Дружинин. – И так выборы выиграет.
– Я и не сомневаюсь, Андрей. Люди его почитают, как и всех, кто чихвостит власти и режет людям правду-матку. Но помочь ему – наша обязанность. Это еще никому перед выборами не повредило.
Автобус уже покинул территорию базы и влился в общий поток разномастных машин.
– Про Кочемасовых мне расскажи, – напомнил Удалов.
– Темная история, Федор Иванович, как я и думал. Пацан этот, судя по всему, совсем ни при чем.
– Так уж и ни при чем? – удивился Удалов.
Дружинин рассказал ему о своем визите. Удалов слушал молча и на глазах мрачнел.
– Сволочные времена! – сказал он в сердцах, когда Дружинин закончил свой рассказ. – Чего только не насмотришься!
Автобус остановился. Впереди было выставлено оцепление, за которым колыхалось море людских голов. Бойцы «Антитеррора» покинули автобус. Какой-то парень в светло-синей куртке подбежал к Удалову, показал рукой – туда! – и группа, вытянувшись цепочкой, бегом направилась мимо стоявших в оцеплении милиционеров. Миновали оцепление, потом – направо, в неширокий проход, и вдруг впереди, среди плотной людской массы, открылся небольшой грузовик. Парень в светло-синей куртке показал жестом – здесь! – и цепочка бойцов «Антитеррора» распалась на отдельные звенья и растворилась в толпе. Дружинину досталось место у кабины грузовика, он встал вполоборота и теперь видел и кузов машины, и стоявших перед грузовиком людей.
Аникин появился через десять минут. Вдруг, в одно мгновение, как будто вырос в кузове грузовика – и толпа взревела и заулюлюкала. Все это было Дружинину не в новинку, он знал, что улюлюканье не было неприязненным, здесь были все свои, все – за Аникина. Сам Аникин, высокий, с копной развевающихся на ветру, с ранней сединой волос, улыбался и стоял молча, ожидая тишины. Никаких воздеваний рук или актерских ужимок. Достоинство, с которым он неизменно держался на публике, нравилось Дружинину. Были в кузове и другие люди, но они оставались в тени.
Аникин начал речь и сначала говорил медленно и негромко, отчего толпа была вынуждена наконец угомониться. В глазах стоявших перед оратором людей Дружинин видел любовь и восхищение. Аникин, сам, наверное, того не ожидая, стал их кумиром. Он говорил о том, что волновало всех, и теми же самыми словами, которыми об этом говорили люди улицы. Он говорил о вещах понятных и известных – о высоких ценах и мизерных пенсиях, о том, что с наступлением сумерек страшно выйти на улицу, о том, что воруют сейчас так, как никогда до этого не бывало на Руси. Он был такой же, как и все собравшиеся на площади, и все же не такой. Он знал, что надо делать, чтобы изменить жизнь. Более того – был готов участвовать в переустройстве этой самой жизни.