– Фамилия этого человека? – быстро спросил Удалов.
Крамаренко прищурился – то ли вспоминал, то ли сигаретный дым попал в глаза.
– Не припомню, – с сожалением сказал он после паузы.
– Кочемасов? – подсказал Удалов.
– Нет.
– Воронцов?
– Да! – с нескрываемым удивлением подтвердил Крамаренко и даже подался вперед. – Откуда вы знаете?
– Он связан с делом Кочемасова, и нам кое-что о нем известно.
Крамаренко кивнул.
– Мы подослали к Воронцову нашего агента, – продолжал он. – И имели возможность следить за событиями. Они выехали в Англию, потом перебрались куда-то на побережье Африки, и вот там мы их потеряли.
– Почему?
– Люди, которые заманили этого самого Воронцова, в аэропорту Конакри все сделали молниеносно – наша группа сопровождения еще не успела туда прибыть, а их уже и след простыл. Мы думали – все, просчитались. Но потом оказалось, что эта женщина…
– Какая женщина? – не понял Удалов.
– Наш агент. Это была женщина, я разве не упомянул?
– Нет. Она тоже служила в «Антитерроре»?
– Да. Такой же боец, как и все. Хотя и женщина. – Крамаренко помолчал. – Очень красивая. – Он вздохнул. – Так вот, она успела из Конакри отправить нам весточку. И через неделю или две, я теперь уже точно не помню, мы знали место, где их запрятали. Группа отправилась туда. Я должен был лететь со всеми вместе, но за несколько дней до этого мы брали какого-то психа, который здесь, в Москве, на Новом Арбате, захватил заложников. Когда его задерживали, он успел выстрелить, и пуля по касательной задела мне лицо. – Крамаренко показал на свою щеку, где у него остался шрам. – Ничего опасного, но командир не взял меня в Африку. Ты, говорит, раненый. Смеялся. А получилось, что он мне жизнь сохранил – единственному из всех.
Крамаренко прикурил новую сигарету от окурка и с видимым удовольствием затянулся.
– Что же случилось в Африке? – спросил Удалов.
– Я не знаю ничего. Почти ничего. Вроде бы они нашли того беглеца…
– Воронцова?
– Да. Но потом произошла катастрофа. Вертолет рухнул в океан, и все погибли.
– Никто не уцелел?
– Насколько я знаю – никто. Здесь, в Москве, из бойцов остался я один. Были еще два или три человека, но они из обслуживающего персонала. После гибели группы ко мне никто не приходил и даже никто не позвонил. Как будто нас никогда и не было – ни ребят наших погибших, ни меня. Потом я услышал, что вроде бы заново набирают «Антитеррор». Но сил прийти сюда не было. Хотелось все забыть.
Крамаренко замолчал. По лицу его было видно, что забыть ему не удалось.
Дружинин в замешательстве взглянул на командира. Он не знал, можно ли верить всему услышанному.
– Я пришел к вам, а не к Аникину, потому что во всей этой истории задействован «Антитеррор», – сказал Крамаренко. – Отсюда и надо начинать, а уж потом выходить на Аникина.
Он жил с этой болью больше года, и теперь ему необходимо было ее с кем-нибудь разделить.
– Нужно, чтобы вы вспомнили побольше подробностей, – сказал Удалов. – Имена, обстоятельства, разговоры…
– Год назад я знал больше, чем знаю сейчас, – вздохнул Крамаренко. – Если бы мы беседовали об этом по горячим следам…
– Вы бы вспомнили?
– Ну конечно.
Удалов подумал.
– Мы можем встретиться с вами завтра, – предложил он.
– Зачем?
– Чтобы продолжить нашу беседу.
– Хорошо, – с готовностью согласился Крамаренко.
– Значит, до завтра?
– До завтра.
Когда гость ушел, Удалов долго молчал. Дружинин чувствовал себя не в своей тарелке, не зная, может ли он тоже покинуть кабинет.
– Мы вляпались в эту историю еще глубже, – неожиданно произнес Удалов.
Было заметно, что это обстоятельство чрезвычайно его тревожит. «Антитеррор» был его детищем, и он не желал своему детищу лишних неприятностей.
– А вы действительно не знали о том, что у нас были предшественники, Федор Иванович? Тот, первый «Антитеррор»?
– Не знал, но догадывался, – признался Удалов. – Мне поручили создать команду с нуля, и я лишь по некоторым признакам мог уловить, что кто-то делал ту же работу до нас.
Он вздохнул и посмотрел на Дружинина.
– Никому пока не говори о том, что сегодня услышал. Известие о гибели целой группы – это ведь не объявление о выдаче премии. Не надо баламутить ребят.