- С номера один, потом вдоль ряда.
- Как угодно. Большинство хижин пустые.
- Тогда почему вы так тревожились, что мы перебудим ваших гостей?
- В некоторых гости есть, - пробормотал он.
Мы обошли номер тринадцать и двинулись по цепочке домиков на склоне холма. Два первых оказались пустыми.
Номер три, который, по словам Бланш, занимала она, не был освещен, когда мы к нему подошли.
Бартер постучал.
- Кто это? - раздался мужской голос.
- Это я, Майк Бартер.
- Одну секунду!
Вспыхнул свет, кто-то выругался. Мы подождали несколько минут. Потом раздались шаги у двери. Она распахнулась. Человек, стоявший на пороге, был в трусах, сшитых из яркой ткани, где основным персонажем была волчья голова. Волки по всем трусам лаяли на стройные женские ножки, являвшиеся вторым мотивом этого рисунка. Человек в столь экстравагантных трусах мог быть, а мог и не быть волком. Я бы скорее назвал его содержателем притона. Ему было минимум шестьдесят. У него была лысая голова, очки в красной оправе, а его брюхо было таких устрашающих размеров, что волки, очевидно, оттого и лаяли.
И первое, что он сказал, было:
- Где...
Тут он увидел меня и заткнулся.
- Где кто? - спросил я.
Глаза за стеклами очков глядели умно.
Старик усмехнулся:
- Не "кто", а "что". Я хотел спросить мистера Бартера, где обещанные полотенца.
- Черт возьми, совершенно вылетело у меня из головы! - воскликнул Бартер.
Он щелкнул пальцами.
- Вы не возражаете, если мы зайдем, сэр?
- Если вы не возражаете против того, что я вас встречаю в исподнем, ответил лысак.
Он отступил в сторону, и мы все вошли в комнату. Мои глаза устремились на кровать. На ней лежали две подушки, на обеих спали. Я вошел в ванную. Одно из полотенец было испачкано губной помадой.
- Пойдем проверим другие кабины, - сказал я.
Выходя из хижины, Бартер повернулся:
- Я пришлю вам чистые полотенца.
Домики четыре, пять и шесть были пусты. Темноволосая девушка открыла дверь номера семь. На ней был голубой купальный халатик. Она явно удивилась, увидев Бартера, и тоже собиралась что-то сказать, пока не заметила меня, сразу же закрыла рот и вопросительно посмотрела на Бартера.
- Извините, что приходится беспокоить вас и вашего мужа, мадам, быстро заговорил Бартер. - Вы разрешите нам войти?
Девица внимательно посмотрела на Бартера, но не спросила: "Зачем?" или же "На каком основании вы беспокоите нас среди ночи?", во всяком случае того, что можно было ожидать от женщины, разбуженной в такой час. Она просто отступила в сторону, пропуская нас внутрь.
- Где ваш муж? - спросил я.
Она посмотрела в комнату, как будто временно потеряла его.
- Должен быть в уборной.
Она помолчала.
- Позвать его?
- Не обязательно, - сказал я. - Пошли, Бартер.
Девица смотрела нам вслед, когда мы шли по дорожке, потом заперла дверь.
- Остальные хижины пустые. Хотите их тоже видеть?
- До сих пор вы были правы в отношении всего, не так ли? - спросил я.
- Конечно.
- Тогда зачем трудиться в них заглядывать?
- Я рассуждаю точно так же, - подхватил Бартер. - Почему бы вам не вернуться в собственную хижину и не лечь спать? Утром вы проснетесь совсем в другом настроении.
- Угу, - сказал я.
Я пошел к своей машине.
- Только сначала мне надо сделать одну вещь.
- Что именно? - спросил Бартер с улыбкой.
- Я должен связаться с полицией.
7
"Кадиллак", в котором приехал Карлисл, все еще был припаркован близ офиса. Я было подумал, что стоит поискать внутри сумочку Стефани, но вообще-то вряд ли это было необходимо. Некоторые вещи ты чувствуешь инстинктивно при детективной работе, некоторые вещи знаешь автоматически. Я новый детектив, нос у меня не такой чувствительный, как носы у Барри О'Хары или Тони Митчелла, которые давно уже занимаются этим делом. Барри или Тони могут безошибочно сказать, взглянув на человека, честный ли он или нет. Пока я этого еще не могу. Этот навык вырабатывается, потому что мы окружены ворами, наверное, и это вполне естественно. Обнаружение преступника является такой же работой, как любая другая. У детектива постепенно вырабатывается опыт. Когда ювелир достаточно долго занимается драгоценными камнями, ему не надо прибегать к различным анализам, чтобы отличить подлинный камень от поддельного. Он это знает и по свечению камня, и по граням. Жулики тоже "светятся". Может быть, сумочка Стефани была в "кадиллаке".
Может быть, я только вообразил, что поместил Энн в номер тринадцать. Может быть, я был ненормальным, а все остальные говорили правду. Может быть, Карлисл путешествовал налегке, и они с женой заняли номер тринадцать в восемь часов.
Может быть, солнце встает на западе.
Сумочка для женщины - то же самое, что бумажник для мужчины. Когда ты выходишь из машины, то прежде всего проверяешь, где твой бумажник, а женщина хватает сумочку, ибо без нее она шагу не может ступить, ведь там и косметика, и лекарства, и еще черт знает сколько всего.
Я сел в машину и объехал вокруг "кадиллака". В свете фар моей машины я увидел Бартера, шагавшего к себе в офис. Я не знаю, о чем он думал, но голова у него была опущена, и он страшно торопился. Хезекая был сзади, уподобляясь вытянутой тени. Я поехал прямиком в бревенчатый коттедж судьи Оливера Хенли. Я мог бы позвонить в полицию по телефону, наверное, но время было около четырех часов утра, и лишь один Бог знал, где бы я сумел разыскать телефонную кабину.
Вы понимаете, что про сон я и думать позабыл. Прошла и первая агония парализующей паники. Теперь уже я считал идиотством, что мог на какое-то мгновение допустить, что кровь в кабине одиннадцатого номера могла принадлежать Энн. Энн исчезла, несомненно, была в опасности, но я больше не думал, что она мертва. Опасность казалась мне вполне реальной. Раз она исчезла, значит, для этого была основательная причина, и кровь в кабине одиннадцать казалась вполне логичным и веским основанием. Люди добровольно не кровоточат на полу стенного шкафа. Там, где кровь, там и опасность.
Я сознательно ехал очень быстро. Я был копом, такое нарушение с моей стороны сейчас было допустимо. Но в этом штате значок имел малую цену. Мне была необходима тяжелая рука местного закона, чтобы пустить в ход механизм страха. Страх - весьма полезная вещь для копа. Редко встретишь такого человека, которому совершенно нечего бояться, и никому не хочется, чтобы страх стал реальностью твоего существования в силу какого-то недоразумения. Страх заставляет невиновного человека говорить правду о секретах кого-то другого. Страх может довести виновного до паники, а паника в среде преступников - самый настоящий их враг.
На лице Оливера Хенли я все же заметил следы страха, когда он открыл мне дверь. Это меня удивило. Возможно, конечно, что он был из тех людей, которые автоматически пугаются, когда кто-то ломится к ним в дверь на рассвете. Когда я подъехал, в коттедже горел свет, а когда Хенли открыл дверь, хотя он был в пижаме и халате, он не выглядел человеком, только что вылезшим из теплой постели. Была и другая странность в том, как он меня впустил в дом. Я постучал, он не спросил даже: "Кто там?", а прямиком подошел к двери и распахнул ее, произнеся: "А, Колби", как будто меня ожидал.
- Я рад, что вы меня помните, - сказал я.
- Да.
Он кивнул головой. Глаза у него выглядели страшно усталыми, он даже казался много старше, чем днем, когда рассказывал мне о прекрасной рыбной ловле на Сулливан Поинте. В то время его голубые глаза казались удивительно прозорливыми и яркими, сейчас они выцвели, а уголки губ опустились вниз.
- Что такое, Колби? - спросил он.
- Я хотел бы с вами поговорить.
Он кивнул.
- Заходите.
Я прошел следом за ним в коттедж. В нем не произошло больших перемен за те три часа, которые прошли с тех пор, как мы с Энн отсюда уехали. Хенли, скорее всего, после нашего отъезда сразу лег спать. Я быстро осмотрелся. Единственное, на что я обратил внимание, была сигарета, горевшая в пепельнице возле телефона.
- Я спал, - сказал он. - В чем дело?