Канистра с глазами
В овражек спустились «лесенкой». Снег внизу был в жёлтых разводах и пропитался водой. Это не овраг, это речка, сообразил Гордеев. И заорал, как давеча Виталик:
– Быстро! Проходим быстро! Здесь вода близко.
Лера злилась. Весь день они останавливались, снимали лыжи, перекидывали их через дерево, переставляли лыжные палки, перелезали, надевали лыжи, три минуты ехали, снова снимали-перелезали-надевали… Веселуха. А теперь этот чёртов овраг, откуда он взялся? И речка эта чёртова. А Гордееву не холодно не жарко, не извинился даже. Головой не подумал, что на лыжах преодоления препятствий не получится.
Надя дышала как паровоз и держалась подальше от Васьки, чтобы он не заметил. Когда переходили речку, снег под лыжами угрожающе прогибался, лёд, наверное, слабый. Интересно, здесь глубоко? По склону поднимались молча и быстро. Если бы не эта вынужденная остановка с Голубевой, Надя не смогла бы идти дальше, упала бы и умерла, от такого подъёма. А остальные ничего, дыхание не сбилось даже.
На сломанную голубевскую лыжу надели наконечник, ногу примотали к лыже связанными носовыми платками. Как назло, ни у кого не нашлось верёвки. Или хоть запасных шнурков. Лера молчала, но Гордеев знал, как трудно ехать с «костылём» – тяжёлым железным наконечником, а уж с привязанной ногой совсем… От Голубевой не знаешь чего ждать, на Виталю наорала, а тут молчит, не жалуется, а ведь имеет полное право.
По другую сторону овражка простиралось замёрзшее болото с былками сухого камыша и чёрными берёзами. Мёртвыми. Летом здесь не пройти, механически отметил Гордеев.
Через болото тянулся свежий санный след, глубокий, словно везли что-то очень тяжёлое. Надя, которой от чёрных берёз стало как-то жутковато, сразу подумала про труп. Надиной неуёмной фантазии позавидовали бы Сименон и Честертон, взятые вместе.
Группа повеселела и разогналась: лыжню прокладывать не надо, снег неглубокий, катись не хочу. Голубева и тут отличилась, всем ничего, а её угораздило наехать на какой-то бугорок. Не могла объехать, голубиная душа.
Лера ахнула и резко остановилась.
– Ну и что тут у нас? – обречённо спросил Дима-Лось, и Лера поняла его слова буквально.
– Тут бугор какой-то, твёрдый… – Лера раскопала палкой снег и объявила оторопевшей группе: – Череп. Человеческий. Я на череп наехала. Я прям почувствовала, как кость под ногой хрустнула. Ой, смотрите, у него глаза…
Засмеяться никто не успел: Голубева побелела и стала заваливаться набок. Лось едва успел её подхватить. Ткнул палкой в «череп» и заорал Голубевой прямо в ухо:
– Дура! Это канистра! Какие глаза? Это просто дырки! В ней дырки проколоты, потому её и бросили. Не могла объехать, курица!
Валерия Голубева, бывшая солистка «Кремлёвского классического» (и далее по наклонной плоскости: «Русские забавы», «Латинский квартал», шоу-балет «MaximumShow»), а ныне модель, которую со времён училищных педагогов никто не называл курицей, и уж тем более дурой, испуганно заморгала, уставившись на белую пластиковую канистру, проколотую в двух местах. Сквозь проколы проступал чёрный лёд. Вода болотная, торфяная, оттого и чёрная.
Над ней смеялась вся группа: канистра и в самом деле напоминала череп – безносый, с чёрными провалами глазниц. Отсмеявшись, поехали дальше. Голубева отстала – сломанное крепление не держало, лыжа то и дело снималась с ноги. Возвращаться? Да мы уже половину маршрута прошли, так что всё одно – что вперёд, что назад, километров столько же. Голубевой их не пройти. Вот же чёрт! Всю дорогу еле тащились, сейчас только разогнались – и на́ тебе!
Гипсовые дети
За болотом обнаружилась берёзовая роща, призрачно красивая: белые берёзы, белый снег… И белое небо. Дима-Лось догнал Гордеева, сказал с тревогой: «Кажется, сейчас начнётся…»
Гордеев и сам видел, что – начнётся. А небо белое от снега, который сыпал всё гуще и скоро перешёл в метель. Только метели им и не хватало.
Роща была на взгорке, подъём Голубева одолела с трудом, платки развязались, лыжа сваливалась с ноги, Лера останавливалась, надевала, привязывала… И молчала. Вот же характер! То истерику закатит на пустом месте, суп на снег выплеснет, то из-за канистры «с глазами» в обморок падает. А тут полное право имеет поныть, а молчит. Выдержка железная. Не хочет никого подводить, знает, что из-за неё все встанут и будут ждать. И мёрзнуть, одеты-то легко, куртки в рюкзаках.
В группе своих не бросали. А Лера своя. В сердце Георгия Гордеева толкнулась гордость за группу, и он впервые подумал о Ларисе без горечи. Жена выбрала свой путь, а он выбрал свой, и не пожалеет, куда бы он ни привёл.