И ещё в новых районах — но уже к сожалению — бывает, что автобуса долго нет. Вот они и стояли под палящим и пыльным тяжёлым солнцем, какое случается только в августе, во второй половине жаркого дня, да ещё и среди пустыря, да ещё и на асфальтовой улице… И это не большая радость — такое ожидание, я вам точно говорю!
На остановке их было несколько, страдальцев-ожидальцев. И лишь один Алёшка радовался. Он, как и все нормальные люди, тоже, конечно, не любил ждать автобусы. Но сейчас он радовался. И совсем не чувствовал стыда за эту радость. И очень жаль, что некому было его пристыдить, потому что никто ничего не знал. Ну, кроме вот, конечно, меня, который пишет эти строчки.
Всё-таки автобус пришёл — такой блестящий, жёлтый, уверенный, — с шипением и шиком открыл двери. Как будто это и не он заставил людей стоять на жаре пятнадцать минут.
«Вот тебя бы потерять среди леса, — подумала Таня, — тогда бы ты быстренько узнал, как надо ездить!» Но тут же она представила себе одинокий автобус с ушедшими в землю колёсами, с открытыми дверями, в которые летит косой’ дождик. «Ладно, — мысленно сказала Таня автобусу, — оставайся уж непотерянным!»
Алёша смотрел в окно. Здесь, на окраине, остановки длинные, даже огромные, потому что дома стоят редко: три-четыре дома — пустота, три-четыре дома — пустота. И причём пустота вся изрытая, изъезженная огромными колёсами тяжёлых строительных машин, гусеницами бульдозеров.
Зимой это незаметно — снег, всё ровненько, чисто. А летом раздавленная, изрубленная земля засыхает твёрже камня. В камнях-то — на скалах, на кирпичных стенах — нет-нет да и вырастает вихор травы или берёзка. А здесь — ничего!
«Неужели, — думал Алёшка, — неужели другие планеты окажутся такими? Прилетаешь, а кругом пустырь». И представлял, как в скафандре шагает по этим колдобинам через высохшие, мёртвые ямы, и пыль садится на пластиковые красные сапоги…
И совсем как-то не думал Алёшка, что сейчас он едет не по «другой планете», а по своей собственной! И едет он выручать железного зверя, братья которого сделали эту землю вот таким пустырём.
Наконец автобус свернул на самую окраинную улицу, у которой дома стояли только с одной стороны, потому что с другой был овраг. Тут они и вышли, причём совершенно одни. Да и как могло быть по-другому: середина дня — взрослые все на работе, середина августа — ребята все по пионерским лагерям, по деревням у бабушек, по дачам, а то и вообще у моря.
Таня и Алёша стали спускаться в глубь оврага. И почти сразу, словно водолазы в холодную воду, погрузились в чёрную жирную тень, которая была здесь от высоких домов, крутой стены оврага.
После жаркого дня, после горячего ветра, который влетал в открытые окна автобуса, здесь казалось холодно и было по-настоящему сыро. Таня и Алёшка даже почти замёрзли… Они не замёрзли, конечно, но им сделалось как-то не по себе в этом таинственном месте среди буйно разросшейся травы и кустов, которые, почувствовав влагу, целыми семьями и даже племенами селились тут.
Так, в молчании, стараясь не глядеть друг на друга, чтобы не выдать своей боязни, спасители «экса» дошли до самого овражного дна. Синее небо отсюда было страшно далеко, и обыкновенная ворона, пролетавшая над оврагом по своим каким-то вороньим делам, показалась им чуть ли не любимой тётей. Вот уж действительно: на чужой сторонушке рад родной воронушке!
Но тут Таня поняла кое-что. Поняла, потому что не имела права бояться больше, чем два-три мгновенья. Она вдруг побежала вперёд по этой старой и якобы заколдованной тенью дороге. Алёшка удивлённо глядел ей вслед. А Таня вбежала на мост:
— Понятно?!
Вот это да, вот это фокус! Алёшка стоял в тени, как в темноте кинозала, а Таня — на солнце, будто на экране, будто она какой-нибудь герой на коне!
— Да иди же ты сюда!
И Алёшка побежал к ней…
Оказывается, как раз на мосту была граница между светом и тенью. И вот они оба теперь стояли на свету, на жарком солнце. И тень отсюда казалась абсолютно нестрашной тенью, ну, такой, какая падает от дерева или от тебя самого. И они развеселились, а особенно, когда Таня вынула припасённые бутербродики. Они просто стали веселей весёлого. Кричали друг другу:
— Чего-чего? Ты сначала прожуй, а потом говори. Не знаешь такое правило?
— А ты сам сначала прожуй!
И в этом клоунском настроении они прошли ольховый лес, оказались на поляне.
И замерли: около «экса», вернее, даже на гусенице у «экса» стоял браконьер!
Но нет, что-то было в нём не так, в этом браконьере… С первого-то взгляда обычно всё: джинсы, рубашка. Но потом Алёшка наконец понял! И сразу успокоился: это был не браконьер, это была браконьериха… вернее, браконьерша, да? Короче говоря, не мужчина, а женщина!