И Альбина сразу проснулась. Это самое «завтра» уже наступило. Но только оно наступило недавно: было раннее-раннее утро. Пять часов десять минут — столько показывали её электронные. Солнце, как мы теперь знаем, должно было выйти из-за горизонта только через час. Но уже рассвело. Все краски пока были густые, какие-то особо красивые, лишь слегка разбавленные светом: темно-коричневые, бархатно-чёрные, густо-зелёные.
Тихо, чтобы не разбудить Таню она с Таней спала на одном матрасе и под одним одеялом, — Альбина поднялась глянуть на небо. Но и так уже чувствовала: небо чистое!
А ведь странно, что этот мальчик, Ваня этот, даже и не думал о такой обычнейшей вещи, как пасмурное утро. Он не сомневался! Он уверен был: девятнадцатого августа будет светить солнце!
Нет, подумала Альбина, просто я не та… ещё не та, чтобы для меня устраивать такие праздники. Да и Витька Алёхин не тот. Ему и в голову даже не приходит что-нибудь такое сделать для кого-нибудь. Даже пусть не для меня, даже пусть для Рыжиковой! Значит, тогда и расстраиваться особенно нечего.
Она посмотрела на Витю Алёхина, который спал, укрывшись с головой и скрючившись, чтобы коротковатого детского одеяла хватило ему на все части тела. И он довольно-таки некрасиво спал, как безжалостно заметила Альбина. Она глянула на часы: до намеченного подъёма в половине шестого оставалось ещё десять минут. Ну и пусть себе спит как хочет.
И отвернулась… Навсегда…
Алёшка спал с ШП… Тут надо пояснить, что ведь у них было всего три одеяла и три матраса, а народу пять человек. Поэтому они и спали такими «коллективами»: Альбина с Таней, Алёшка с ШП. А Витя Алёхин, которому «компании» не было, один.
Алёшка и ШП долго не спали, все перешёптывались — будто бы, чтоб другим не мешать, а на самом деле, чтоб другие не слышали. У Вити Алёхина были часы с будильничком, и, значит, можно не волноваться, что они завтра проспят, можно говорить. А то, что они завтра якобы не выспятся, — это их абсолютно не волновало!
ШП хотелось высказать, какой Алёшка потрясающий человек. А Алёшка рад бы перебить, да очень уж приятно было слушать. Доброе слово, как говорится, и кошке приятно. А ведь над Алёшкой в классе — что? Да в основном подсмеивались: «Ну, ясно. Ты у нас учёный, хвост мочёный!»
ШП, может быть, вообще первый из людей не заметил, что Алёшка… как бы это выразиться… излишне упитанный и что волосы у него торчат в разные стороны. Он заметил в Алёшке самое главное, что и сам Алёшка в себе любил, — умение выдумывать, изобретать, хотя это, может, одно и то же.
Наконец наслушавшись ШП, который, собственно, просто пересказывал Алёшке его же подвиги, только в более красивом виде, Алёшка набрался мужества и сказал:
— Не, ШП. Это всё Танька вообще-то Смелая!
ШП опять начал свои хвалебные песни: ведь и в «Рассветный» они поехали с помощью Алёшки, и на этой даче с помощью Алёшки, и Альбину усмирили…
— Не, ШП, ты не понимаешь, — сказал Алёшка и с удивлением понял, что для Тани ему даже собственной славы не жалко. — Я при ней, как ЭВМ… электронная машина. Человек, инженер или учёный, в неё задачку заложит — ЭВМ решит. А всё главное человек сам решает. И с этими надписями так получилось, которые в лифте были, и с «эксом»…
— С чем?
— Да потом расскажу. И с этим Ваней Русановым. Видишь, она до чего додумалась: что он не преступник. И тебя самого это она мне велела сюда взять, представляешь? — Он помолчал, глядя на крохотную звёздочку, которая с огромным трудом домигивалась к нему сквозь то огромное расстояние, которое их разделяло. — Ладно, ШП, будем уж при ней Эвеэмами, — Алёшка постучал себя костяшками пальцев по лбу, — согласен?
— Да как скажешь! — ШП чувствовал рядом Алёшкино плечо, Алёшкин бок и знал: его больше не прогонят!
Витя Алёхин спал один, в дальнем углу просторной террасы. С его места не было видно звёзд, а только могучие чёрные кроны яблонь, которые сливались в единую стену. И в то же время Витя знал, что никакая это не стена, а живые листья, которые на каждый ветерок сейчас же ответят шорохом и шёпотом. Ему было хорошо, уютно, дышалось свободно. Он залез с головой под одеяло, как любил спать с самого детства, с детского сада, за что его поругивали воспитательницы. А он всё равно любил!
Он стал думать о чертеже, который сделал Ваня Русанов. Сперва дом и нужное дерево. А потом ветки на самом дереве и засечки на ветках, где и как устанавливать буквы.
Витя знал: это ему лезть, и ему устанавливать, и ему искать те засечки. И если зайчики не попадут куда нужно — на стену, над кроватью Ии, он пропал навсегда! Сейчас они его уважают, Алёшка и ШП, но если не получится — они его будут презирать!