Алёшка подумал, прикинул. Сказать, что не дотянется? Будет проверять! Да и лестница дотянется: зсего второй этаж… Сердце неприятно так заворочалось, словно потревоженный старый пёс в конуре. Знал Алёшка: лезть-то придётся ему…
Они вышли на улицу. Эге! Дверь на Гришкином балконе уже открыта. Однако самого Гришки не видать.
— Эй!. Гриха! Ты здесь? — крикнула Таня. — Высунь руку, что ты здесь!
Сразу над балконной загородкой появилось две ладошки. Этот Гришка был слишком мал ещё. Гем более как же ему не помочь!
— Ты нас видишь, Гриш? В щёлочку в какую-нибудь видишь, да? Ты нас знаешь?
— Я вас видал, — ответил невидимый Гришка, стараясь быть посолидней.
— Ну правильно. Меня зовут Таня Смелая. А вот это Алёша Пряников… Мы кое-что будем делать, а ты за нами следи, чтоб тебе не скучно было. Мы теперь как будто все вместе, понял!
Потом Таня вприпрыжку-прискочку (чтоб Грише интересней) побежала к хоккейной коробке, Алёшка, скрывая тревогу, затрюхал сзади. Да и при его толщине прыгать не очень-то хотелось. Главное же, при его настроении.
— Давай, хватай лестницу с того края! Схватились и сразу почуяли: лесенка не из лёгких.
— Не, Алёш, давай её вместе поднимем с одного бока и волоком…
Вот тебе и картина «Бурлаки на Волге»… Теперь-то у теплоходов моторы. А лестницы, наверное, всегда будут руками таскать. Об этом подумал Алёшка, когда они бросили лестницу около дома и сразу сели на неё отдыхать.
— Не поднимем, Тань. — Алёшка посмотрел на балкон второго этажа. — Я тебе точно говорю! Её или подъёмным краном, или вертолётом.
Таня тоже посмотрела на балкон.
— А как же её к фонарям?..
— Там мужики здоровые!
Таня подумала секунду:
— Ладно, иди за ШП! Втроём осилим. А я пока Гришу развеселю.
Вот! Бывает всё-таки в жизни везение иногда! Алёшка вскочил-подскочил не хуже любого сивки-бурки. И тут… эх! Деньги-то кроссовочные он дома оставил. Трудно было решиться Тане про это сказать. Неужели и в таких делах тоже проверяется мужество? Да, Алёша Пряников, проверяется. И если он сейчас ничего не скажет Тане, значит, просто струсил.
И он сказал! А Таня… тоже ведь не из железа: ладно, говорит, зайди уж за деньгами. И ко мне на шестнадцатый заедь — возьми у деда Володи, он всё знает.
Алёшка убежал, как на самолёте. Куда только подевалась толщина да тяжесть. Таня осталась одна.
— Ты видишь меня, Грих? А я тебя нет. Во, в пряталки здорово играть, да?
Алёшка боялся — это ясно. И лучше бы сейчас всё это сделать ей самой, всё ей! Лестницу бы поставить и…
— Гриха, а ты чего сегодня на завтрак ел?
Она, конечно, тоже боялась бы. Но всё-таки одной как-то легче. Если б только лестницу как-нибудь…
Вдруг, на счастье её, а может, не на такое уж и счастье, во двор вошла Таня Рыжикова. И конечно, Алёхин за ней.
И Таня Смелая сразу, чтоб не успеть передумать, замахала им руками. Рыжикова немедленно сделала удивлённое и недовольное лицо, какое она всегда делала, когда не знала, как ей быть. А сейчас она именно не знала, и опять эта маленькая Смелая оказалась на её пути.
А вот Алёхин знал! Он улыбнулся Тане — как-никак родственники теперь, внучата профессора Чуркина! Но поскольку Рыжикова драгоценная не знала про эту историю, иначе обид и ревности не оберёшься, Витя вынужден был, как говорят взрослые, «сохранять дистанцию». И, улыбаясь по-дружески, он спросил насмешливо:
— Ну? Какие проблемы?
Мол, у этих детей ничего серьёзного быть не может, а только: «Почините моей синтетической кукле голову, которая из туловища выскочила!» Но Тане Смелой некогда было обижаться. Ей бы толком объяснить, чего она хочет.
— Помогите! — закричала Таня не своим от волнения голосом.
— Что надо? — спросил Алёхин удивлённо.
— Вот эта лестница была прислонена вон к тому балкону…
— Ты там живёшь?
Тане буквально ничего не оставалось, как только сказать:
— Да.
А Вите Алёхину ничего не оставалось, как очень сильно удивиться: он-то знал, где Таня живёт! И может, он подумал, дети не так уж просты…
Не додумав эту сложную мысль, он взялся за лестницу и, кряхтя, приподнял её. Таня, которая отлично знала, как тяжела эта штуковина, быстро сказала Рыжиковой:
— Давай поможем, пожалуйста!
И тогда уж Рыжиковой ничего не оставалось, как тоже помогать. А Вите ничего не оставалось, как надрываться в три силы — чтобы девчонкам досталось поменьше тяжести. А Таня Смелая просто работала на честное пионерское, хотела, чтобы всё закончилось поскорей, у неё прямо сердце чуяло: надо торопиться.