— А чего ты удивляешься? — продолжал Алёшка. — Служил диверсантом, служил, потом состарился. Хозяева про него забыли, на что он теперь нужен! Вот и живёт-околачивается у нас в стране — сил нету, а ненависти навалом!
«Во врёт, — подумала Таня, — врун какой!» Но и Алёшку она не стала выводить на чистую воду. Бывают случаи, когда лучше пусть эта «чистая вода» незанятой остаётся, не надо туда никого выводить. И Таня как будто вообще не обратила внимания на Алёшкины слова.
— Ну так сколько, по-твоему, нужно времени, ШП?
ШП прикинул так и эдак… Опыт «шэпэвской» работы был у него, конечно, огромный.
— Сутки! — Но потом добавил осторожно: — Если только он действительно не ждёт, что за ним будет наблюдение.
— Да не ждёт он, успокойся! — сказала Таня. — Иди и собирай сведения. Прямо сейчас… Но только без своих прошлых штучек!
ШП нахмурился и кивнул.
— И не засыпься! — сказал Алёшка серьёзно. — Помни: засыпаться ты не имеешь права!
— Очень глупые шутки, Алёшенька Пряников, — сказала Таня, когда ШП ушёл. — И очень много вранья!
— Надо же было ему за те битые стёкла отомстить, — спокойно ответил Алёшка. — Я же заметил, что ты заметила. Потом вижу: ты молчишь. Ладно, и я промолчу… А мы с тобой ещё тогда решили: преступник будет наказан, помнишь?.. Четыре стекла! И сколько мы мучились… А теперь пусть он сидит в мусоропроводе и трясётся, что этот диверсант его отравит невидимыми лучами! — Алёшка засмеялся.
— Зачем в мусоропроводе?
— А там у них на лестничной площадке спрятаться больше негде, если ты, конечно, не микроб!
— Но его же предупредили — без шпионства! — И Таня требовательно посмотрела на Алёшку.
Алёшка усмехнулся, покачал головой:
— А как же он тогда узнает?.. Хм! А ведь всё равно, гад, разузнает! — И на этот раз в голосе Алёшки послышалось что-то вроде уважения.
А в самом деле, так ли трудно разузнать что-нибудь о Старике? И обязательно ли по-шпионски сидеть в мусоропроводе? Таня решила сама заняться этим делом: времени-то всё-таки немало — сутки. В час по одному какому-нибудь сведению узнавай, уже получится двадцать четыре сведения!
Странно, однако Таня почти ничего не узнала. Лишь единственное прорисовывалось точно и ясно: его никто не любил.
Дед Володя, уж такой спокойный, такой мирный со всеми, а тоже не любит.
— Да шут с ним, Танечка! Зачем он тебе? — Подумал, вспомнил то, что Тане никогда не скажет, непонятно усмехнулся: — Кудахтал-кудахтал, ни до чего путного не докудахтался, а уж гонору…
— А ты его разве знал?
— Конечно. Ещё в том доме!
Они жили когда-то в центре, в старой Москве. В Зоопарк чуть ли не пешком ходили. Но после их дом сломали.
— Дедушк, а я где, я там родилась?
Дед Володя усмехнулся, покачал головой:
— Где ж там было рождаться — пятеро в одной комнате! Ты здесь родилась.
Пятеро, потому что ещё была жива бабушка Таня, которую девочка Таня никогда не видела… Нет, видела, говорят, но совсем не помнила. Или, может быть, помнила, но так смутно, как в прошлогоднем сне.
Вот значит как: бабушка Таня знала Старика.
— Дедушк Володь, а он что, он всегда такой был?
Дед Володя кивнул. И прямо ужас охватил Таню!
Старик был злой ещё до того, как она родилась! Вот уж правда Кощей Бессмертный!
Таня вспомнила, как он стоит перед лифтом — высокий и чуть сгорбленный. Стоит, ни на кого не глядя.
На свой второй этаж он всегда ездил. Может, бедной Лифтине назло, чтобы её, черепаху, лишний раз помучить. А может, назло тем, которые ехали с ним рядом. Действительно, людям на седьмой надо, на двенадцатый. А он до второго дойти не может!
Зоя Васильевна — соседка его прямо через стенку — только одно слово сказала, но зато прямо Танино:
— Да злыдень! На что он тебе?! — и посмотрела на Таню с такой жалостью, как будто бы Таня дала торжественное обещание в одних трусиках прогуляться по крапивным зарослям… Есть у них здесь такие, в овраге, выше человеческого роста. Выше Таниного человеческого роста.
И ещё тётя Зоя сказала, когда Таня уходила с Гришей за руку:
— Разогнал всех, теперь живёт!
Тане неудобно было расспрашивать у взрослой про взрослого, поэтому так и осталось неясно, то ли он всю семью свою разогнал, то ли всех друзей. То ли со всеми соседями переругался.
Но семью ведь из дому не выгонишь, каким бы ты ни был Кощеюшкой. На всякого Кощея есть участковый милиционер, Колупаев Николай Ильич. Он всегда говорит: «Будьте любезны», но такими разными голосами, что у него не забалуешься. Уж семью, по крайней мере, выгнать не позволит.