Он и утром сегодня продолжал думать о Старике. И всё время с какой-то растерянностью. Он знал, что Старик — Змей Горыныч, Соловей-разбойник на пенсии. Это всё правильно Таня говорила!
Но дело в том, что они не видели того, что видел ШП…
Больше всего он был бы рад, если б кто-то сейчас сказал:
«Знаешь, это не твоего ума дело. Иди-ка играй!»
Но так никто ему сказать не мог. ШП должен был сам прожить эти минуты в своей жизни. И вот теперь, рассказав то, что он должен был рассказать, и то, что он не должен был рассказывать, ШП почти с испугом посмотрел на Таню и Алёшку. Он боялся: а вдруг кто-нибудь из этих двоих людей, которые стали так важны для его жизни, которые приняли его в дружбу, — вдруг кто-то из них скажет сейчас: мол, есть отличный план, как Старику-Кощеичу устроить «партизанский подарок». И тогда ШП почти крикнул:
— А давайте ему не мстить! — и рассмеялся как можно небрежней. — Ну его… Ещё заплачет.
— Правда, странный какой-то дедушка, — сказал Алёшка, глядя в раскрытую балконную дверь. — Ты всё точно рассказал, ШП? Он тебя, случайно, там не подкупил?
— Угу. Пингвиньим пухом!
Когда пошёл юмор, стало уже легче. Но всё равно было непонятно, что же имж делать. Просто наплевать на него? Просто проглотить обиду, и пусть он остаётся такой же злыдень?
А мы?
А мы не будем обращать на него внимания. Сам рычи, сам и плачь. Мы с тобой просто-напросто не знакомы, мы даже имени-отчества твоего не знаем, мы даже с тобой не здороваемся!
Таня стала собирать чашки со стола.
— Ладно, я пошёл, — сказал Алёшка.
— Я тоже, — сказал ШП.
Так они разбежались, словно бы в чём-то виноватые и им неловко смотреть друг на друга.
Да, они разошлись. И каждый уносил кусок этой своей не совсем понятной вины, как разрезанный на три добрых ломтя именинный пирог. Только начинкой у него вместо варенья была горчица. Вот тебе и «Возьми с полки пирожок…»
Таня осталась одна. Неожиданно она как-то забыла, что сама хотела этого и даже начала при ребятах убирать чашки со стола, а этого хозяйке делать никогда не следует, ведь гость сразу может подумать, что, мол, всё, чаепитие окончено, пора сматываться. Теперь ей, наоборот, хотелось, чтобы ШП и Алёшка были здесь. Но их уже не было.
Несколькими строками раньше мы прочитали о том, что каждый из их компании имел по своему ломтю вины. Но Тане казалось: виновата лишь она, командирша. Ведь это она придумала наказать, «проучить»… Учительница нашлась!
И Таня не знала, что же ей делать со своею виной.
Есть люди, и не такие уж редкие, кстати, которые, почувствовав свою виноватость перед тобой, ещё больше на тебя же и нападают — прямо готовы со света сжить. А всё из-за того, что им перед собой, видите ли, неудобно: как же это они так некрасиво с тобой поступили?.. Перед собой неудобно, а ты страдаешь.
Но так себя вели не те, кого Таня уважала… Ладно. А как себя ведут ТЕ?
Хм! Да очень просто. Они отправляются к человеку, которого обидели или даже только собирались обидеть, и честно говорят: «Извините меня, пожалуйста».
Да, именно: они извиняются.
Таня было обрадовалась, а потом поняла, что это ей не подходит. Как же извиняться, если они даже не знакомы? Да и за что извиняться?
«Извините меня за то, что я собиралась вас проучить?»
Нет, так не бывает. Так не делается. Старик сразу подумает, что над ним просто смеются. Таня вот совсем не такая… сердитая, как Старик, а наверно, так бы и подумала. Или — что явились чокнутые.
Она вышла на воздушный балкон, но не для того, чтобы, как обычно, полететь куда-нибудь в своих мыслях, наоборот — для того, чтобы проветриться от мыслей — уж очень они были все несговорчивые!
Из подъезда выкатилась горошина — Алёшка. Таня сразу присела за барьерчик. Потому что у Пряникова была привычка обязательно обернуться на её балкон. Улыбнётся, рукой помашет и пошёл дальше. А Тане сейчас не хотелось, чтобы Алёшка её видел.
Он и действительно обернулся, постоял секунду, сердце у Тани вздрогнуло, она уже хотела высунуться. Но из подъезда появилась ещё одна горошина — Старик! Он хорошо был виден Тане в щель.
А вот Пряников Алёшенька совершенно его не заметил! Он не думал о Старике. Он увидел, что в том конце улицы показался троллейбус, и припустил на остановку. Даже с такого высокого верха, как Танин балкон, было видно, что Алёшка бежит очень быстро. Небось опять на свой космодром, пока Таня отпустила…
Он не замечает Старика, а Старик не замечает, что троллейбусы стали чаще ходить: наверно, Юрий Гагарин и его друзья теперь работают совсем без отдыхов. Или к ним пришли в парк новые водители — хорошо бы так. Но Старик не замечает. Ему и троллейбусы-то не больно нужны — много он, что ли, ездит? Он обругал и забыл.