— Это многослойное углеродистое нанопористое свинецсодержащее стекло десятисантиметровой толщины. За его пределы не проникнет ни одно известное нам вредное вещество или излучение. Таким образом, ответ на ваш вопрос — да. Мы в полной безопасности. Чего, к сожалению, нельзя сказать о вашем коллеге.
Усман стал раскачиваться взад-вперед, опершись о камень одной рукой. Египтянин словно вошел в транс: что-то бормотал, смотрел перед собой стеклянными глазами и, похоже, воспринимал происходящее лишь наполовину.
— Да что с ним такое, черт подери? — взорвался усатый приятель Гиргиса. — Он что, пьян?
Никто не ответил. Усман по-прежнему раскачивался, с трудом поднимая руку к застежке скафандра.
— Жарко, — донесся его голос из переговорного устройства — невнятный, нездоровый. — Тошнит.
— Что с ним? — спросила Фрея, которую это зрелище ужасало и в то же время притягивало.
Флин покачал головой, не зная, что ответить. Усман пошатнулся, уцепился за бегунок молнии, расстегнул скафандр и, с усилием сбросив его на пол, остался в белой рубашке и синих брюках.
— Жарко, — пролепетал он. — Тошнит.
Потом Усман стянул и одежду, оставшись в трусах, носках и туфлях. Очевидное недомогание египтянина лишало ситуацию возможного комизма: у несчастного дрожали руки, он прерывисто дышал и ловил ртом воздух.
— Больно, — простонал Усман, хватаясь за живот и бедра. — Очень больно!
— Боже мой, — прошептала Фрея. — Нет, не могу на это смотреть!
Однако, как и остальные, она не могла отвести глаз; всех словно заворожила жуткая сцена за стеклом карантинной камеры. Принтер застрекотал еще яростнее, приборы хором пищали и пикали — неведомые силы стремительно набирали мощь. Несмотря на заверения Медоуза в герметичности камеры, Гиргис и его сподручные отступили подальше от стеклянного куба. Кирнан же, наоборот, подошла вплотную и прижала ладонь к стеклу, оживленно посверкивая глазами.
— Ну же, — шептала она, — давай, малыш, покажи, что умеешь. Камень огня, голос Сехмет. Давай, давай…
Усман со стонами пошел бродить вокруг камеры, закрывая попеременно глаза и уши.
— Меня тошнит, — лепетал он. — Мне надо в…
Египтолог согнулся пополам и упал на колени прямо напротив Кирнан. Изо рта у него вытекла струйка жидкой рвоты, на трусах расползлось бледно-коричневое пятно.
— Обосрался! — захохотал усатый тип. — Глядите-ка! Вот идиот — обосрался у всех на виду!
— Инер-уэр инер-эн Ра инер-н седжет инер суэсер-эн херу-эн Сехмет… — рассеянно затянул Усман.
Он встал, прижавшись лицом и животом к стеклу, и безвольно свесил руки по сторонам. Прошло полминуты. Аппаратура слегка затихла, датчики успокоились, словно процесс, который их активизировал, пошел на спад. Затем неожиданно раздался низкий, раскатистый удар, словно многократно усиленный негромкий стук сердца. Все здание вздрогнуло и затряслось. Исходил звук, как оказалось, от камня. В следующий же миг помещение на долю секунды озарила яркая вспышка, которая длилась всего долю секунды, — словно лампочка перегорела, только гораздо ярче. Хотя большую часть светового потока отсеяло желтоватое стекло, все присутствующие на миг ослепли и прикрыли глаза руками. Принтер и датчики замолкли, экраны и прожекторы погасли, комната погрузилась в темноту. Поднялась суматоха, голос Гиргиса потребовал объяснить, «что это, на хрен, за шуточки», но в следующую секунду электроника ожила. Компьютеры и аппаратура включились заново, галогенные лампы зажглись. Все замигали, снова привыкая к свету, а через секунду раздались крики и харканье — кого-то скрутило в приступе тошноты.
— Боже мой, — выдавила Фрея, зажимая рот ладонью. — Боже, спаси его!
Усман все так же стоял, прислонившись к стеклу, в одних трусах и носках, вот только… без кожи. Все тело — руки, ноги, туловище, голова — превратилось в глянцевитую скользкую массу из мышц, сухожилий, костей и жировой ткани. Египтолог был еще жив — из его гортани вырывался булькающий хрип, глаза без век вращались в орбитах, словно мозг пытался понять, что происходит. Затем Усман что-то пробормотал и попытался отойти от стекла, но безуспешно, так как, по-видимому, приплавился к нему грудью, щекой и животом. Он опять рванулся прочь, дико вращая глазами и тяжело дыша — грудная клетка заходила ходуном, — но все напрасно. Тогда Усман прижал ободранные ладони к стеклу, стиснул зубы и надавил. Раздался какой-то хлюпающий треск, и освежеванный египтолог попятился, оставляя куски плоти на стеклянной стене. Окружающие мельком увидели его челюсть, кишечник и часть печени. Затем камень опять загрохотал, полыхнул яркой вспышкой — и все и вся погрузилось во мрак.