— Прости, Курт, — объектив мелковат.
Штурман подался вперед.
— «Лейка»?
Второй пилот кивнул:
— «М-6». Купил пару недель назад. Думал, удастся поснимать в Хартуме. Никогда там не бывал.
Рейтер хмыкнул и, приложившись к бутылке, передал ее через плечо штурману. Второй пилот вертел в руках камеру.
— Помнишь бабу, которую я окучивал в последнее время?
— Толстозадую, что ли? — спросил штурман.
Второй пилот ухмыльнулся и помахал фотоаппаратом.
— Сделал с ней пару кадров перед вылетом.
Рейтер оживился.
— Каких кадров?
— Вроде художественных, — ответил второй пилот.
— Это как?
— Ну знаешь — художественных.
— Да не знаю я ни черта!
— Красивых. Вкусных. Чулочки, подвязки, она лежит у меня между коленей, банан у нее на…
Рейтер выпучил глаза, похотливо сглотнул слюну. Штурман у них за спиной ухмыльнулся и начал мурлыкать себе под нос популярную песенку о толстозадых девицах. Второй стал подпевать, а за ним и Рейтер, пока вся троица не грянула хором, прихлопывая в такт по подлокотникам. Спели припев один раз, второй и уже шли на третий круг, когда пилот вдруг замолчал и вытянулся вперед, глядя за окно. Его товарищи вывели еще пару строчек и тоже затихли, сообразив, что Рейтер вышел из хора.
— Что случилось? — спросил второй пилот.
Курт Рейтер кивнул за окно. Вдалеке, прямо по курсу, словно гора выросла: плотная, клубящаяся мгла поднималась от самого пустынного дна высоко в небо и тянулась от горизонта к горизонту. Трудно было судить наверняка, но она будто бы еще и двигалась, шла прямиком на самолет.
— Это что? — спросил штурман. — Туман?
Рейтер промолчал — только прищурился, глядя, как тьма методично подступает ближе.
— Песчаная буря, — ответил он через минуту.
— Господи! — Второй пилот присвистнул. — Ты только глянь!
Рейтер ухватил штурвал и потянул на себя.
— Надо подняться выше.
Они взмыли на пять с половиной тысяч метров, потом на шесть с половиной. Все это время ураган неудержимо надвигался, засасывая землю, скрывая ее из виду.
— Черт, быстро наступает! — выругался Рейтер.
Он поднял самолет еще выше, под самый «потолок», почти на семь тысяч метров. Стена мглы подобралась так близко, что можно было увидеть ее очертания — гигантские пыльные складки и пуфы, налегающие друг на друга и беззвучно ползущие по пустыне. Самолет начало трясти и подбрасывать.
— Нет, не облетим, — произнес второй пилот.
Тряска стала ощутимее, в кабину проникло тихое шипение — песчинки и мусор стучали по окнам, корпусу.
— Если хоть горсть попадет в двигатели…
— Нам хана, — закончил за него Рейтер. — Попробуем сдать назад и обогнуть ее сбоку.
Буря, казалось, набирала обороты. Словно подслушав разговор в самолете, пыльное облако волной устремилось вперед и покрыло без того малую дистанцию. Рейтер начал закладывать вираж влево. У него на лбу сверкнули бусинки пота.
— Нам бы как-нибудь развернуться…
Его прервал громкий хлопок по правому борту. Почти одновременно самолет резко повело в ту же сторону и закрутило. Нос устремился вниз, индикаторы предупреждения ожили и замигали, как рождественская гирлянда.
— Боже мой! — всполошился штурман. — Господи!
Рейтер отчаянно выравнивал самолет, который стремительно кренился к вертикали. Из шкафчиков за спиной посыпалась аппаратура, опорожненная бутылка водки скользнула по полу и разбилась о выступ борта.
— Огонь в правом двигателе! — вскричал второй пилот, мельком озираясь на крыло. — Пышет будь здоров, Курт!
Тот отчаянно матерился.
— Подача топлива падает. Подача масла падает. Высота шесть пятьсот… и тоже падает. Уходи с разворота… Боже, огонь повсюду!
__ Глуши мотор и врубай огнетушитель! — проревел рейтер. — Джерри, мне нужно знать, где мы. Только быстро!
Пока штурман судорожно определял координаты, а второй пилот щелкал выключателями, Рейтер продолжал бороться с управлением. Самолет терял высоту, сорвавшись в широкий штопор. Буря подступала чуть ли не вплотную, мелькая перед окном кабины, как торец отвесной скалы.
— Шесть тысяч высота! — сообщил второй пилот. — Пять семьсот… шестьсот… пятьсот. Выравнивай нос и уводи нас отсюда, Курт!
— Еще предложения будут? — Судя по голосу, Рейтер был на грани паники. — Джерри, мать твою!
— Двадцать три градуса тридцать минут северной, — отозвался штурман, — и двадцать пять градусов восемнадцать минут восточной.
— Далеко до аэродрома?