Второе: дело признали настолько серьезным, что к нему не подпустили ни прокуратуру, ни милицию. Итак, очевидно, занимались этим в КГБ.
Третье: причиной исчезновения или основной версией была признана деятельность какой-то религиозной секты. Похоже на правду, потому что Контора особо свирепа ко всем этим баптистам-штундистам-иеговистам-евангелистам.
Четвертое: нашли людей или не нашли – неизвестно. Но дело засекретили так, что почти никто из посторонних о нем ничегошеньки не знал. Во всяком случае, в нашу милицейскую Управу ни одна сорока ничего на хвосте не приносила.
А отсюда проистекает: что, если вдруг и Контора не разыскала людей, а с такой радостью вцепилась в «Максима Горького» только потому, что пять лет назад в Киеве что-то приключилось с памятью простого труженика и его куда-то занесло? Впрочем, не куда-то, а в Царицынскую губернию, край революционной, боевой и трудовой славы советского народа. А ну, вдруг этот найда на самом деле является одной из жертв сектантского произвола, которых до сих пор не смогли разыскать? Можно считать – товарищам чекистам подарочек с неба упал!
И в самый разгар моих аналитических размышлизмов тот самый ученый полковник, наделавший столько шума своим рефератом, наконец, почувствовал, что его обидели – и где-то даже в святых чувствах. Поэтому он подошел к нашему, киевскому, коллеге и воскликнул:
– Вот уж вы, малороссы, обожаете шум поднимать на ровном месте! В том же году в Красноярском крае за ночь исчезло двести воспитанников детдома – и ничего. Никто пыль в глаза не пускал и расследование не секретил.
И тут проговорился наш киевский генерал, до ушей которого дошла эта реплика. Судя по всему, крепко его достала эта история пятилетней давности.
– Ну и что? А пусть бы даже не двести, а две тысячи сопляков исчезло. Так ведь не вместе же со спальным корпусом.
Высказался и вдруг побледнел. Потом осторожно покосился на московского генерала, но тот укладывал бумаги в дипломат и никак не реагировал. Вообще, на этой конференции субординации четко придерживались исключительно в так называемом пятом вопросе, то есть выпивке. Генералы, полковники, подполковники и похожий на вохровца прокурор расслаблялись отдельно. А мы, младшие офицеры и пара приблудившихся майоров, боролись с алкоголем посредством его уничтожения своей компанией. Кто-то из шутников объяснил:
– Это мы тут просто кайф ловим и отдыхаем. А старшие товарищи только делают вид. На самом деле они там за рюмкой свои дела обустраивают.
Однако эта способствующая выпивке ситуация для меня лично оказалась неблагоприятной. Ведь я из-за этого не мог неформально пообщаться с теми, кто что-то знает о внеплановой сотне пропавших. На счастье, у меня был свой человек за их столом, тот самый майор по прозвищу Мономах. Он, как доцент и зять академика, несмотря на свое майорское звание, получил допуск «на высший уровень».
Мономах внимательно выслушал мою просьбу и философски заметил:
– Жизнь однообразием достала, старлей? Серая будничность начала раздражать? Все преступления друг на друга похожи… Ярких впечатлений захотелось, чего-то новенького, оригинального?
– Ну, захотелось.
– Тогда я тебе, Сирота, как другу предлагаю альтернативный вариант. У тебя дверь в квартиру наружу открывается, или внутрь?
– Наружу, а что?
– Это хорошо. Потому ежели внутрь, то пришлось бы блочок присобачивать и дыру сверлить. Так вот, рекомендую: возьми, дружище, шпагат покрепче, одним концом крепко привяжи к причинному месту, а вторым – к дверной ручке. Замки, естественно, отопри. Затем садись в коридоре на табуретку, так, чтобы шпагат был в натянутом состоянии. Вызови по телефону пожарных, «скорую помощь», своих друзей-легавых, ну, еще службу газа и тешь себя надеждой, что случится какое-то невероятное происшествие, и на твой вызов никто не появится. Вот тебе и риск; и новация, и свежая острота ощущений. Настоятельно рекомендую… Знаешь, чем в нашей системе заканчиваются игры в частного детектива?
– Знаю.
– Не знаешь! С генералом Федорчуком дело имел?
– Не имел счастья. Выше полковника не попадались.
– Считай, жареный петух тебя еще ни разу не клюнул. Мой тесть в прошлом году с ним в санатории ЦК отдыхал целый месяц. И еще за столом были первый помощник Щербицкого с женой. Так вот, они втроем от шефа республиканского КГБ за месяц услышали ровно четыре фразы: «Здравствуйте. Приятного аппетита. Неплохая сегодня погода. До свидания». И все! Посвященные говорят, что коль уж иметь дело, то с самим Андроповым. Тот по сравнению с Федорчуком – эталон рафинированного интеллигента.
Однако я стоял, как панфиловцы под Москвой, пока Мономах не сдался и не пообещал что-то придумать. После этого мы разбрелись по своим компаниям.
Не знаю, о чем там говорили за генеральским столом, а за нашим было весело. Как и все советские люди, после третьей заговорили о работе, облаяли начальство, обсучили телевизионных «знатоков», поделились самыми свежими анекдотами о ментах, после шестой поплакали над своей горькой судьбиной и спели последнее произведение кого-то из безымянных милицейских бардов: «Работать не хочу я, а воровать боюсь. Уеду я в столицу, в милицию наймусь»…
Мой университетский однокашник извлек меня из кровати где-то под утро, приказал одеться и отправляться с ним дышать воздухом. Мы забрели в самую глухую аллею санатория, и только там Мономах заговорил:
– Сирота, впредь проси у меня все, что хочешь, вплоть до аспирантуры. Заочной. Но в Робин Гуда в дальнейшем играйся один. Ты даже не представляешь, куда ты разбежался. Ладно, не страдай, все равно не поймешь. Вот тебе для начала: нынешний начальник Управы, генерал – сколько лет, как назначен?
– По-моему лет пять.
– Не по-твоему, а именно пять. А его предшественник где?
– Не знаю. Может быть, в наше министерство на повышение ушел, а может, и в Москву забрали.
– Как же, забрали! В нашу милицейскую бурсу – на подполковничью должность, замом начальника по строевой.
– Да ты что! За вот ту сотню вроде бы сектантов?
– Заткнись, салага, и слушай, когда тебе старший по званию рассказывает. Итак, ежегодно транспортная милиция отлавливает в поездах и на корабликах сто тысяч пацанов, которые ударились в бега или в путешествие. Сто тысяч – от Карпат и до Курил. А ежели весна и ранняя осень теплые, то не сто тысяч, а все сто двадцать пять. Думаешь, хоть у одного из наших начальников за этот поток хотя бы темечко зачесалось или погоны на плечах зашевелились? Да никогда! Штаны снимают с министерства просвещения, максимум – с конкретных родителей за грубые просчеты в воспитательной работе. А для нас это всего лишь нормальная статистика.
Дальше Мономах говорил почти шепотом и все время оглядывался.
– А теперь – почему из-за твоей сотни пропавших были такие оргвыводы. Во-первых, они исчезли не на протяжении года, а в один день. Представляешь? Месячная норма поданных в розыск выполняется за один день. Стаханов в своем забое удавился бы. И как только об этом стало известно на Орджоникидзе – все, кранты! Полетели погоны, послетали люди, на розыскном деле сразу гриф высшей секретности, и комедия окончилась. Началось дело особой государственной важности. В. В. докладывали ежедневно.
От автора: На киевской улице Орджоникидзе находился ЦК Компартии Украины. «Be-Be» – так украинцы между собой называли Щербицкого.
Алексей Сирота:
Я дождался, пока мой однокашник закурит, и поинтересовался:
– А кроме звездопада с погон, еще что-то было?
– Было. Единственно, о чем мне проболтался этот прокурорский, – в последний раз всех этих людей видели, когда они шли на станцию метро. И почти все они, как правило, ехали до конечной – Святошино. Уже там – кто рядом жил, кто на электричку спешил или на троллейбус, но все выходили на Святошино. Больше я ничего не узнал. Прокурор, как только понял, что он мне сказал, так сначала протрезвел с испугу, а затем с испугу же и надрался – до отключки.
– Интересно, а какой же версией прикрылись от Москвы?