На следующий день меня демонстративно повезли на Богомольца, якобы в специнспекцию, а на самом деле – в архивы. Там я до вечера листал ориентировки за последние несколько лет, пытаясь найти хоть что-то похожее на массовое исчезновение киевлян вместе с поездом метро. Единственной стоящей внимания оказалась информация из Эстонии. Там две супружеские пары исчезли вместе со своими новенькими «Волгами» последней модели по дороге из Тарту в Ленинград. Хотя в операции кроме милиции были задействованы внутренние войска, пограничники и даже военные аквалангисты, не нашли даже малейшего следа. Совпадало приблизительно время, когда обе машины с экипажами в последний раз видели случайные свидетели на автозаправке – двадцать один ноль-ноль. Версий было много, но ни одна из них не подтвердилась.
Где-то ближе к концу рабочего дня Старик начал обещанную «проверку на вшивость». Я вышел из парадных дверей, но вместо того чтобы сесть в «газик», пошагал под зданием Управления на конечную остановку второго троллейбуса. По дороге я делал вид, что заглядываю в бумаги, которые вынимаю из папочки. Хвост прицепился сразу. Но это мне уже потом рассказали, потому что я все время изображал забацанного мента. Для внешнего наблюдения эта сторона улицы очень неудобна, потому что здесь почему-то всегда мало людей. Народ преимущественно толчется возле входа в Софию или фотографируется под памятником Богдану Хмельницкому. Поэтому мой сопровождающий, наверно, обрадовался, когда между ним и мной оказалась пара человек, которые лениво поднялись с лавочки в сквере и тоже двинули на остановку. Вообще, в этом что-то было – пасти милиционера под самыми окнами киевской милицейской Управы.
Троллейбус подкатил и раскрыл двери. Я прижал папочку локтем и вошел одним из первых. Сопровождающий, изображая вежливость, пропустил в салон остальных пассажиров. Все правильно, первая заповедь ищейки: в транспорт садись в последнюю секунду, потому что объект наблюдения может неожиданно выскочить в предпоследнюю.
В троллейбусных динамиках прохрипело: осторожно, двери закрываются, следующая остановка – улица Ирининская. Между ищейкой и все еще открытой задней дверью остался один-единственный человек: уже немолодой мужчина, который, сопя, пристраивался, как ему лучше войти. Я уже сидел, сунув нос в раскрытую папочку. Бабахнула передняя дверь, зашипели отпущенные тормоза.
И в это время тот неуклюжий пожилой мужик мгновенно, с разворота, изо всех сил ударил ищейку локтем в солнечное сплетение. Даже квакнуло. Неизвестный начал складываться пополам, а Старик (потому что это был он) рывком обернулся, схватил топтуна обеими руками за локти, резко выровнял и коленом снизу, что было сил, ударил его в пах. Это был фирменный «дуплет» Старика, о котором рассказывали легенды в следственных изоляторах, на этапах и в колониях.
От неимоверной боли и отбитой дыхалки неизвестный вырубился. Он бы упал на асфальт, как подкошенный, но те двое с лавочки материализовались за его спиной, заломили руки назад и защелкнули наручники. После этого внесли бессознательную добычу в троллейбус и заорали водителю:
– Милиция! Задержание опасного преступника! Гони скорее, тормознешь на той стороне под райотделом.
Это тоже была придумка Старика – затащить неизвестного не в главную Управу, а в райотдел, чтобы те, кто его послал, поломали голову над философской категорией случайности и закономерности. Кстати, пистолет ищейки и его документы перекочевали в карман Старика еще в тот момент, когда парню надевали наручники.
В райотделе наша добыча, ко всеобщему удивлению, начала приходить в себя. Поэтому я перестал прикидываться озабоченным и возвернул топтуна в первоначальное состояние ударом рукоятки своего «стечкина» по его затылку.
– Копыта не отбросит? – озабоченно поинтересовался дежурный по райотделу.
– Да где там, – отозвался один из наших. – Накачанная, стервь, мускулы на руках, как у Жаботинского. Если бы не товарищ подполковник.
Дальнейшее развитие мысли оперативника оборвал сам Старик.
– Ребята, боюсь, мы фраернулись. Кажется, мы лампасника взяли. Это армейский литер. Все чисто – и ксива не липовая, и волына его. Вообще-то было известно, что наш Старик переходит на «феню» исключительно в шоковом состоянии. Этот чрезвычайно редкий момент мы как раз и наблюдали. Впрочем, старый партизан достаточно быстро опомнился, позвонил Генералу, кратко и четко все доложил, внимательно выслушал, сказал: «Будет сделано!» и положил трубку. Потом приказал дежурному по райотделу:
– Звони в войсковую комендатуру, пусть забирают своего орла.
– А что я им скажу?
– Как всегда в таких случаях: во время оперативных мероприятий вызвал подозрение своим поведением, на просьбу предъявить документы начал ругаться. Пытался выхватить оружие, одним словом – ты звони, а мы пошли объяснения писать. Потом расскажешь, что и к чему.
Потом дежурный действительно рассказал все с подробностями. Войсковики приехали достаточно быстро, без комментариев написали расписку в получении старшего лейтенанта, его оружия и документов и отбыли вместе с ним. Единственное, что удивило дежурного, так это то, что вместо милицейских наручников, которые еще мы сняли со старлея и забрали с собой, ребята из комендатуры одели на офицера свои.
В ту ночь, как ни странно, мне наконец-то спалось хорошо. События последних дней настолько измотали меня, что никаких снов я не видел.
Всю нашу славную четверку вызвали к Генералу около полудня. Ясное дело, что объяснения мы с собой захватили, потому что написали их еще накануне, четко согласовав со Стариком каждое слово. Мы были готовы к наихудшему, но наш Генерал почему-то не изображал сурового, но справедливого. Наоборот, его лицо сияло, как у молоденького курсанта, когда он впервые цепляет офицерские погоны.
В креслах возле его стола сидели два подполковника в мундирах сухопутных войск. У старшего из-за стеклышек тонких интеллигентных очков с позолоченной оправой проглядывались умные глаза. Второй офицер, помоложе, коренастый, подстриженный под ежик, исходя из эмблем, представлял военную медицину.
– Заходите, товарищи, заходите. Это наши гости, как вы уже догадались. Прокуратура округа и окружной госпиталь.
Гости встали. Медик остался стоять возле кресла, а юрист чуть ли не бегом бросился к нам, протягивая на ходу десницу:
– Чрезвычайно рад! Чрезвычайно… Такая помощь, такая помощь! Спасибо!
Последнее слово он произнес четырежды – каждому из нас персонально, вместе с рукопожатием. Мы что-то проблеяли в ответ, потому что, честно говоря, ожидали совсем иного приема.
Когда все наконец-то сели, на ногах остался только прокурор.
Торжественно, как в зале суда он произнес:
– От имени командования округа и военной прокуратуры передаю вам благодарность за своевременное обезвреживание особо опасного вооруженного дезертира – офицера одной из… наших частей. Окружная юстиция в лице председателя войсковой судовой коллегии уже поблагодарила вашего непосредственного начальника по телефону. Насколько мне известно, наш командующий звонил вашему министру. Скажу больше – Москва тоже в курсе. Все очень довольны. Открою маленький секрет: одним «спасибо» мы не отбудемся. Наш командующий согласовывает с вашим ведомством определенные конкретные отличия всем участникам операции.
Возможно, это был результат моего глубокого пересыпа, а возможно – особенности освещения в кабинете. Но мне показалось, что в этот миг над головой нашего Генерала замерцал чуть заметный нимб.