Прокурор, наконец, сел и нормальным тоном изложил всю ситуацию. Тот старший лейтенант, который попал под «дуплет» Старика, – формально дезертир, значит, преступник. Но военная медицина – в этом месте госпитальный подполковник выразительно покивал головой – считает, что в данном случае мы имеем дело не с криминалом, а с серьезной болезнью психики. Молодой офицер очень хотел поступить в тот московский вуз, где готовят военных дипломатов. Даже по собственному желанию после училища пошел служить в дисциплинарный батальон, потому что там предусмотрены очень большие льготы для персонала. И касательно поступления тоже. А служба там, в дисбате, сами знаете, какая.
Тут уже мы закивали головами, а я даже поддакнул, что это, конечно, не спортрота и не ансамбль песни и пляски военного округа. Одним словом, бедняга старлей очень быстро надорвался, потому что днем нес службу, а ночью совершенствовал знание иностранного языка… Вот организм и не выдержал. Где-то неделю назад заступил он на дежурство по батальону, но вместо торчать, как лом в дерьме, в пыльном служебном чуланчике ка-пе-пе, пришел в офицерское общежитие, разбудил молодого прапорщика и наговорил ему, как сейчас говорят, вагон и маленькую тележку всякой чуши. Мол, есть секретный приказ им обоим ехать в Киев, чтобы там помогать особистам обезвредить иностранного агента.
В этом месте подполковничьего повествования вмешался уже наш Старик и деликатно поинтересовался: а прапорщик в какой же такой престижный вуз готовился поступать, поскольку поверить в эту бредятину можно, опять-таки, исключительно в случае полной перегрузки головы в результате ночных бдений над учебниками.
Медик фыркнул, а юрист принялся жаловаться:
– С этой категорией в армии вечные проблемы. Что с них, дрессировщиков, взять. К тому же, его даже допросить толком не представляется возможным. Он сейчас лежит в госпитале с разбитой физиономией и сотрясением мозга. Два дня назад нашли его в каком-то киевском дворе в полной отключке. А когда пришел в сознание, начал рассказывать, что гнался за американским шпионом, но врезался в какую-то дверь. Бред собачий!
Наш Генерал тоже проявил интерес:
– А они в нашем, киевском, дисбате служили, или в чугуевском?
Этот, простой, на первый взгляд, вопрос почему-то встревожил юриста. И он поспешно пробормотал:
– Да нет, мы тут новый открыли, специально для бывших «взросляков» из малолеток. То есть, простите, тех, кто до армии имел судимость. Знаете, решили содержать их отдельно, чтобы они армейский дисбат не превратили в воровскую «зону».
– Я почему спрашиваю, – невозмутимо продолжил Генерал. – Тут вокруг нашего сотрудника какие-то «жигули» с ровенскими номерами кружили…
– А это машина прапорщика. Мы ее в том же дворе нашли. Ну, а офицера, к счастью, вы задержали. Страшно даже подумать, что бы он мог натворить.
Вот тут впервые заговорил медик, похожий на боксера-тяжеловеса:
– Да о чем тут речь! Подлечим, естественно, куда денемся. Картина понятная, «он сказал: поехали и махнул рукой…» Жаль только, что помощником военного атташе в Швейцарию поедет кто-то другой.
От автора: Злоехидная фортуна временами проделывает совершенно невероятные кульбиты. Сирота, к сожалению, так никогда и не узнал, что вскоре после этой истории направление в закрытый военный институт для подготовки дипломатов получил другой старший лейтенант из Киевского военного округа. Он же после окончания учебы отправился помощником военного атташе в Швейцарию. Его фамилия – Резун. Во всем мире он больше известен под своим литературным псевдонимом: Виктор Суворов – автор сенсационных книг-разоблачений «Аквариум», «Ледокол» и других. Повезло Резуну, что не его послали следить за Сиротой.
Алексей Сирота:
Как только гости распрощались и ушли, наш Генерал сразу же перестал излучать отцовскую заботу:
– Сирота, а чтоб тебе твой диплом поперек очка застрял! Ты знаешь, чего я вот сейчас больше всего боялся? Что ты возьмешь и ляпнешь: как хорошо, что ваш старлей служил в дисбате, а не в ракетной части, и имел под рукой только табельный «Макаров», а не ракету «земля-земля», нацеленную на Вашингтон… Ладно, посмеялись и забыли! Товарищ подполковник, как вы оцениваете всю эту ситуацию?
– Как закон максимальной подлости в действии, товарищ генерал.
– Уже интересно. Вы и Сирота останьтесь, остальные свободны.
Мы пересели в кресла, которые еще сохраняли тепло армейских задниц, и Генерал приказал Старику:
– Излагайте соображения.
– Есть! То, что военные особисты у нас под ногами вертятся – это не новость. Вспомните, как они нам своего фаршированного прапорщика сбагрили, как они нам во время засады на головы падали без предупреждения… Что с них возьмешь? Но интернатовского пацана все-таки повесили, товарищ генерал. Вот только час назад экспертиза пришла. Культурно повесили, профессионально. Это раз. Второе: по-человечески вести внешнее наблюдение у них кишка тонка. Зато такой оптики, какой они балуются, нету даже у Якова Давидзона.
– А это вы откуда знаете?
– Проконсультировался лично, по старой партизанской памяти. Он говорит, что такой «телевик» в Советском Союзе есть только у Пескова из «Комсомолки», да и то ему японцы устроили вместо гонорара за издание его книг у себя.
– Так Давидзон ведь когда-то хвастался, что он все фото делает еще довоенным ФЭДом.
– Ну, с этим своим ФЭДом, товарищ генерал, он к нам в партизанский отряд прилетал, было дело. А сейчас, когда перед ним на парадах все политбюро по стойке смирно становится, то у него техника – ого-го! На фотокора номер один денег не жалеют. Но даже он не снял бы Сироту на кладбище столь четко с такого расстояния.
– Ничего себе! – не удержался я. – А может, это меня с американского спутника щелкнули? Говорят, у них такая техника, что номера машин фиксирует с орбиты.
– Сирота, заткнись со своей осведомленностью! Не перебивай старших по званию. Так вот, товарищ генерал, что-то оно все вместе не складывается. И потом – почему Контора молчит? Сначала Сирота в их дела влез, как слон в посудную лавку, теперь вот мы хором их военный филиал – особистов – отметелили так, что мама не узнает. А они молчат! Странно все это.
Наш Генерал не был бы нашим генералом, если бы не умел избегать прямых ответов там, где они нежелательны. Не иначе – научился в высоких коридорах.
– Я помню, товарищи, когда-то во Львове в забегаловке на Краковской услышал хорошую фразу: «Мухи отдельно, котлеты – отдельно». Так вот, есть вопрос насчет того, который исчез, воскрес и снова помер. Это отдельно. А есть попытка пока что неустановленных фигурантов хорошенько отомстить Сироте за какие-то его давние расследования. Отсюда убитый мальчишка. Это тоже отдельно. Наконец, имеются два придурка, больные на голову, которых мы обезвредили. Это уже совершенно отдельная история. Так мне видится. Пока что. А там, надеюсь, прояснится. Нужная информация, она вроде навоза, обязательно всплывет.
На том порешили и разошлись.
Осень в том году была действительно золотая, теплая и длинная. А потому большинство серьезных киевских блатных подзадержалось на ЧБК и ЮБК (Черноморский берег Кавказа и Южный берег Крыма: популярные в те годы аббревиатуры – авт.), отогревая заработанный в зонах радикулит или ревматизм. Поэтому у нас в Управе серьезных дел было немного. И я позволял себе часами развлекаться, раскладывая на манер пасьянса сотню карточек, на которых я выписал отдельно данные о пропавших пять лет назад необъяснимым способом людей. Тем более что возмущенная родительская и педагогическая общественность специнтерната почему-то не спешила вздымать волну народного гнева, дабы смести с лица земли гада Сироту, загнавшего ребенка в петлю.
Странные дела творились вокруг! За куда более незначительные прегрешения на меня в высокие инстанции такие доносы накатывали – куда там твоему Достоевскому! А тут вдруг тишина. Невообразимо!