И он улыбнулся медленной чудесной улыбкой:
— Да. Это может оказаться полезно именно для Самавии.
6
ВЗВОД И ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО
Лористан не запрещал Марко поддерживать знакомство с Рэтом и его командой.
— Ты сам должен будешь решить, подходящие они для тебя друзья или нет. Ты узнаешь это в ближайшие несколько дней и сам примешь решение. Ты был знаком с мальчиками во многих странах и, надо полагать, правильно оценил, чего они стоят. Ты скоро увидишь, что представляют собою и эти — вырастут ли из них настоящие люди или нет. Вот, например, Рэт, что ты о нем думаешь?
И прекрасные глаза отца вопросительно посмотрели на сына.
— Он был бы храбрым солдатом, если бы держался на ногах, — ответил, подумав, Марко, — но он, наверное, может быть жестоким.
— Юноша, который мог бы стать храбрым солдатом, достоин уважения, но если человек жесток, это значит, что он глупец. Только глупцы понапрасну расточают силу.
— А можно мне иногда говорить о тебе? — спросил Марко.
— Да. Ты сам решай, что и как сказать. Но ты должен помнить, о чем приказано молчать.
— Я никогда об этом не забываю. Я ведь так долго этому учился.
— И ты преуспел, товарищ по оружию, — сказал Ло-ристан, сидевший уже за письменным столом, где просматривал какие-то бумаги.
При этих словах мальчика охватил порыв воодушевления. Он подошел к столу, вытянулся во весь рост и отдал честь, весь пылая юношеским жаром самопожертвования.
— Отец! Ты просто не знаешь, как горячо я тебя люблю. Хотел бы я, чтобы ты был генерал и шла война, я бы тогда мог умереть за тебя. Когда я гляжу на тебя, мне ужасно хочется совершить какой-нибудь подвиг. Я бы лучше получил тысячу ран и умер от них, чем не повиновался бы тебе или оказался неверен Самавии!
Марко схватил руку отца, опустился на одно колено и поцеловал ее. Ни английский, ни американский мальчик не мог выразить свои чувства так бурно и порывисто, однако в жилах Марко текла более горячая южная кровь.
— Когда я присягнул на верность Самавии, то принес клятву верности и тебе. Мне кажется, что ты и Самавия — одно целое.
И Марко снова поцеловал руку отца.
Лористан повернулся к нему движением, исполненным достоинства и изящества, и, глядя на него, Марко подумал, что в его взгляде была величественная отстраненность, почему казалось так естественно опускаться перед ним на колени и целовать ему руки.
И вдруг лицо отца выразило величайшую нежность. Он поднял мальчика н положил руку ему на плечо.
— Мой юный соратник, ты не знаешь, как сильно я тебя люблю, почему мы оба так любим друг друга. Ты не знаешь, как год за годом я наблюдал за тем, как ты рос, и благодарил Господа за то, что ты растешь патриотом Самавии. Человеком ей нужным. Мужчиной. Ведь ты настоящий мужчина,
хотя тебе всего двенадцать лет. Это не малый срок. За двенадцать лет можно узнать, станет ли ребенок мужчиной или же останется в вечном детстве, хотя доживет до девяноста лет. Этот год может принести много нового и неожиданного для нас обоих. Неизвестно, что я могу попросить тебя сделать для меня и для Самавии. Возможно, такое, чего еще никогда не совершал двенадцатилетний мальчик.
— Каждое утро, каждый вечер, — ответил Марко, — я буду молиться о том, чтобы ты обратился ко мне и я выполнил свой долг с честью.
— Ты и выполнишь его как должно, мой юный соратник, если будешь к этому призван. В этом я могу поклясться, — ответил ему Лористан.
Когда Марко появился из-под арки и ступил на булыжную площадку позади церкви, взвод был уже в сборе. Ребята пребывали в полной «боевой готовности», но у всех был довольно угрюмый и неприязненный вид. Марко сразу понял, в чем причина: да потому что Рэт находился в дурном расположении духа. Он сидел, сгорбившись, на своей тележке, яростно кусал ногти, поставив локти на колени, и хмурился от злости. Он не смотрел вокруг, он, по сути дела, не отрывал взгляда от булыжной мостовой.
Марко подошел к нему четким воинским шагом и, остановившись напротив, отдал честь.
— Извините за опоздание, сэр, — сказал он, словно новобранец полковнику.
— Это он, Рэт! Он пришел, — зашумел взвод. — Посмотри!
Но Рэт не посмотрел и даже не пошевельнулся.
— В чем дело? — спросил Марко уже не так церемонно, как полагалось бы новобранцу. — Нет никакого смысла мне сюда приходить, если я не нужен.
— Он не в духе, потому что ты опоздал! — крикнул кто-то. — И ничего нельзя поделать, если злится.
— Но я ничего и не стану делать, — ответил Марко, и лицо его приобрело весьма упрямое выражение. — Я не за этим сюда пришел. Я явился, чтобы тренироваться в военном деле. А до этого я был занят с отцом. Долг перед ним прежде всего. Я не смогу вступить в ваши ряды, если это взводу не подходит. Мы же не на полевой службе и не на казарменном положении.
Но тут Рэт резко выпрямился и взглянул на Марко.
— Я думал, что ты вообще больше не придешь, — проворчал он. — Мой отец сказал, что ты не захочешь. Он сказал, что пусть у тебя одежда в заплатах, но ты все равно важная птица и отец твой тоже, если даже он получает по одному пенни за газетную строчку. И что он не позволит тебе иметь ничего общего с бродягами и оборванцами. Но никто тебя и не просит вступать в наши ряды. А папаша твой пусть сгорит в аду!
— Не смей так говорить о моем отце, — тихо сказал Марко, — потому что я не имею возможности сбить тебя с ног.
— Но я встану и предоставлю тебе эту возможность, — начал Рэт, побелев от ярости. — Я могу стоять, опираясь на две палки. Я встану, давай валяй.
— Нет, ты ничего такого не сделаешь. А если хочешь знать, что сказал мне мой отец, то могу передать. Он сказал, что я могу приходить так часто, как захочу, до тех пор, пока я не решу, можем мы стать друзьями или нет. И он сказал, что я сам должен это определить.
И Рэт повел себя неожиданно и странно. Надо все время помнить, что его несчастный отец, который с каждым годом опускался все ниже и ниже, некогда был джентльменом, он был знаком с хорошими манерами и привычками, подобающими хорошему воспитанию. Иногда, будучи пьян, а иногда и в трезвом состоянии он рассказывал Рэту о таких вещах, о которых иначе он никогда бы не услышал. Поэтому Рэт и отличался так сильно от других уличных мальчишек. Именно поэтому он и поступил странно и неожиданно для окружающих, внезапно целиком изменив ситуацию. Выражение лица и голос у него неузнаваемо изменились. Он уставил умный проницательный взгляд на Марко. Такое создавалось впечатление, словно он хотел испытать его, зная, что его поступок большинство сподвижников просто не поймут. Но вот поймет ли Марко или не захочет понять?
— Прошу меня простить, — сказал Рэт.
Таким образом и только таким должен был поступить настоящий джентльмен и офицер, в случае если он допустил ошибку или грубость. Так ему говорил его пьяница-отец.
— А я прошу простить меня за то, что опоздал, — ответил Марко.
И то был единственно правильный поступок. Так бы ответил истинный джентльмен и офицер. Положение сразу уладилось, но в эту минуту было улажено даже больше, чем казалось на первый взгляд. Эго означало, что Марко известно, о чем говорил сыну отец Рэта — а именно то, как должен говорить и думать джентльмен. Больше ничего сказано не было. И это тоже было правильно. Марко встал в строй, Рэт выпрямился, как подобает военному, и учения начались.
— Взвод!
— Внимание.
— Рассчитайсь.
— Оружие к ноге.
— По четверо разберись.
— Направо!
— Шагом марш!
— Стой!