Помолчав немного, он продолжал:
— Вспомните другие подробности. Два телефонных звонка к миссис Грир с сообщениями от ее мужа. Оба раза — мужские голоса. Типично русские штучки… Грир удирает через ограду с поля для гольфа. Вы бы так поступили? Нет, черт возьми! И Грир тоже. Если бы он решил сам, он бы упаковал свой чемодан, отправился куда-нибудь в Рим или Париж по делам и затерялся бы там. А что сообщила «Правда» или московское радио об исчезновении Грира? Все газеты мира кричат об этом деле, и только Москва молчит.
— Вы не правы, Ларри, — возразил я. — ТАСС опубликовал первые сообщения.
— Знаю, но, наверное, по ошибке. И с тех пор ни единого слова о пропавшем американском империалисте или о скандале в среде миллионеров.
Я покачал головой. Версия его была слишком хлипкой.
— Послушайте, Ларри, — сказал я, — если они хотели отправиться в Россию, зачем столько сложностей? Все эти путаные маршруты, маленькие суда и прочая чушь? Почему они просто не вылетели в Москву прямым рейсом?
— Наверное, русские их испытывали и в то же время отрезали им путь к отступлению, — ответил он. — Попробуйте встать на их место. Три такие важные птицы готовы хоть сегодня перейти к коммунистам, но что они запоют потом? Если они прилетят прямым рейсом на обыкновенном пассажирском самолете, а через некоторое время передумают, они могут так же просто улететь и сказать, что были в Москве по делам или с научными целями и тому подобное. Зато после того, как русским удалось вовлечь Грира, Любина и Киссича в эту подозрительную комбинацию, которая завершилась тем, что все они плывут в Россию на советском корабле, эти трое окончательно скомпрометированы. Птичкам уже не вырваться.
— Все равно, вы меня не убедили, — сказал я.
И Киссич, и Любин, и Грир, подумал я, давно знают русских. Знают их обычаи, знают людей. Киссич и Любин — в академических кругах, Грир — в политических. Версия Ларри была особенно неосновательна в отношении Грира. Стив был опытным человеком, досконально изучившим изнанку международной политики. И все же сообщение о том, что эти трое уплыли на трех суденышках в неизвестном направлении, было трудно переварить. Да к тому же я знал о деле слишком мало, а Ларри не только расследовал его, но и был своего рода специалистом.
— Видите ли, Джин, — продолжал Ларри, — я убежден, Дескович обманывает президента. Как это началось, я не знаю. Наверное, когда Пит услышал об исчезновении Грира и занялся этим делом, он сразу понял, что оно дурно пахнет, и решил завязать нам глаза и заткнуть уши, чтобы ни один агент не узнал ничего лишнего. Возможно, вначале он сообщал президенту об этом. Затем, когда начали поступать новые сведения и становилось ясно, что это государственная измена, он мог рассказать президенту о своих подозрениях. Наверное, президент взбеленился, отказываясь верить в предательство своего друга. Возможно, Дескович обращался к нему не раз со все новыми доказательствами. Но президент ничего не хотел слышать. Такой тип, как Дескович, вряд ли мог долго выдержать. После двух-трех попыток, получив две-три головомойки, он скорее всего предпочел сообщать президенту лишь то, что, по его мнению, Роудбушу хотелось знать. Видимо, так все было… Однако не исключена возможность, что Дескович утаивал от президента факты с самого начала, считая, что тот не осмелится сказать народу правду в разгар предвыборной кампании…
Обо всем этом я могу лишь догадываться. Но я уверен, что сейчас президент не знает и половины того, что известно мне. Как я уже сказал, пари держу, он не знает о Киссиче… А если так, Дескович в подходящее время, может быть, в эту субботу или воскресенье якобы проговорится перед репортерами. Знаете, у ФБР свои средства. Или он может кое-что сообщить людям Уолкотта. В любом случае Роудбуш не пройдет в Белый дом.
— Вы действительно уверены, что Грир не вернется?
Этот главный вопрос стоял у меня, как кость в горле.
— Да, уверен, — ответил он. — Я думаю, все эти трое скоро воспользуются трибуной Москвы для изложения своих идей. Может быть, состоится большая шумная пресс-конференция, где Грир, Киссич и Любин будут уверять, что Соединенные Штаты — единственная непреодолимая преграда на пути к всеобщему миру.
— Вы опять говорите о них, как о перебежчиках, — заметил я. — В это я ни за что не поверю. Любин и Киссич — еще может быть, но Стив — никогда!
— Бывают перебежчики открытые, но бывают и замаскированные, — сказал он. — Они могут сказать, что уехали в Москву в знак протеста и останутся в Советском Союзе, пока мы не одумаемся. Но все это лишь предположения… Единственное, в чем я уверен, так это в том, что наша троица в эту минуту ведет с русскими очень серьезную и опасную игру.
Я задумался, тупо глядя на кучу журналов и документов, сваленных на тумбу. Теория Сторма была фантастической, и все же… Много ли я знаю? Если бы вчера кто-нибудь мне сказал, что шеф ЦРУ Артур Ингрем ведет слежку за Белым домом через Баттер Найгаард, я бы назвал такого человека психопатом. А сейчас передо мной сидел заведомо искренний Ларри Сторм и утверждал, будто директор ФБР скрывает от президента, что его лучший друг изменник. Несмотря на свою предполагаемую политическую интуицию, я был сбит с толку и сам это понимал.
— Значит, вы хотите, чтобы я рассказал президенту всю эту историю?
— Да, — ответил Сторм. — И я хочу, чтобы меня оградили от неприятностей.