— Об этом не беспокойтесь. Я дал вам слово… Но ваша теория, Ларри, ошибочна с начала до конца. С другой стороны, пусть сам президент скажет вам «то. Постараюсь поговорить с ним сегодня же утром.
Мы оба посмотрели на часы. Было двадцать пять минут четвертого.
— Вы сможете быть у себя дома около десяти? — спросил я.
— Да. Сначала мне надо побывать в Бюро, но потом я вернусь и буду ждать. С десяти я у себя.
Я проводил его до двери. Чувство разочарования и сомнения угнетали меня. Чудовищность того, что он мне рассказал, словно удваивалась от воя ветра за ночными окнами, и вся эта ночь казалась мне нереальной.
— Нет, вы не правы, Ларри, — сказал я. — Если это так, Роудбушу не быть президентом.
— Не обязательно, — возразил он. — По крайней мере он сможет сам все рассказать народу, и это, наверное, вызовет к нему сочувствие. В любом случае будет лучше, если страна узнает правду от него, а не от мистера Калпа или из Москвы.
— Какого черта! — выругался я. — Так и так ему крышка. Либо он сам повесится, либо его повесят. Конечно, если вы правы.
— Думаю, что я прав, — сказал он. — И, как это ни печально, нужно, чтобы президент это знал.
Мы пожелали друг другу доброй ночи, и я закрыл за ним дверь.
С президентом я увиделся только в четверть десятого утра. Несмотря на то, что я старался говорить как можно короче, мой рассказ занял не менее получаса. Он слушал, не прерывая, серьезный и встревоженный.
— Джин, — сказал он, когда я закончил, — все это невероятно. Откуда у вас подобные измышления?
— Я уже предупредил вас, господин президент, мой источник, опасаясь последствий, не хочет, чтобы упоминалось его имя. Он поставил мне условие не открывать его.
— Но это же просто фантастика! — воскликнул Роудбуш. — Я непременно должен знать ее автора. Подумайте, какие это может иметь последствия для всей страны, для нашей партии, для меня лично!
— Я дал слово, сэр.
— Но я хотел бы сам расспросить этого человека.
— Он сказал, что я могу назвать его имя только в том случае, если вы обещаете не выдавать его никому.
— Разумеется, — сказал президент. — Обещаю. Никому и ни при каких условиях.
— В таком случае его имя Ларри Сторм. Он один из специальных агентов ФБР и занимается делом Грира с самого начала.
— Сторм, — повторил он. — Да, я слышал о нем хорошие отзывы. Где он сейчас?
— Наверное, ждет у себя на квартире или скоро вернется из города. Я должен позвонить ему после разговора с вами.
— Немедленно пригласите его ко мне, — приказал он. — Пусть его проведут с заднего хода.
— Слушаюсь, сэр.
Он щелкнул тумблером интерфона.
— Грейс, через несколько минут здесь будет Ларри Сторм из ФБР. Пошлите человека, чтобы встретил его у заднего хода и сразу привел ко мне.
Уже у двери президент поблагодарил меня. Он был взволнован, рассеян и даже не пошутил на прощание.
Ларри ждал моего звонка. Когда я сказал, что президент дал слово и просит его срочно прибыть, он ответил, что немедленно выезжает в Белый дом.
С тех пор он как сквозь землю провалился — ни слуху ни духу. Я думал, он позвонит мне через час или два, но он молчал — ни звонка, ни записки, никакого объяснения. С полудня я начал сам названивать ему на квартиру и звонил в течение всего дня, но никто ни разу не отозвался. Перед тем как уходить из пресс-центра, я попросил телефонистку проверить его телефон. Она сказала, что аппарат в порядке. Просто никто не отвечает.
После тяжелого объяснения с Баттер Найгаард у Джилл была сумасшедшая суббота. На время она перевезла свои вещи на квартиру двух других секретарш Белого дома. Затем уже вечером она пришла ко мне поужинать. Мы разобрали мисс Найгаард по косточкам, однако старались при этом даже не упоминать Белый дом. Упреки президента все еще звучали в наших ушах.
Несколько раз я просил извинения и снова пытался дозвониться до Ларри, вплоть до полуночи.
Подобно Дэйву Полику, Ларри Сторм просто-напросто исчез. По моим подсчетам теперь выходило, что пропало без вести уже пять человек.
16
Он прошелся по палубе, вглядываясь в линию горизонта на востоке. Брызги взлетали над поручнями при каждом ударе волны. Западный ветер порывами дул в корму. «Педро Альфонсо» делал сейчас больше восемнадцати узлов, скорость, с которой грузовоз шел весь долгий путь от Рио-де-Жанейро.
Море было бурным для этих широт и для этого времени года. В Южной Атлантике октябрь — второй весенний месяц, однако яростные шквалы хлестали еще по-зимнему. Солнце взошло два часа назад, но лишь бледный свет сочился над свинцовыми волнами.
Он открыл дверь, вышел в коридор и вскарабкался по крутой лестнице на огороженный мостик. Капитан кивнул ему, затем указал вперед сквозь толстое штормовое стекло.
Билл Хьюз, взглянув туда, увидел неясно маячившее пятно на фоне грязно-серого неба.
— Вот он, — сказал капитан по-португальски. — Шесть дней. Если бы двигатель не барахлил, мы добрались бы за пять, как я обещал.
— Поганый денек, — отозвался Билл Хьюз тоже по-португальски.
— Через час бросим якорь на рейде, — сказал капитан.
Его морщинистое лицо заросло щетиной. На нем была вязаная шапочка и тяжелый плащ. Несмотря на стеклянное ограждение, на мостике было сыро и зябко.
Хьюз взял со штурманского столика бинокль и настроил по своим глазам, поглядывая вперед. Это был коренастый брюнет, с зелеными глазами и расплющенным, дважды переломанным носом, с багровыми рыхлыми щеками — видно сразу, что он не дурак выпить и закусить. На нем был желтый клеенчатый шторм-костюм с капюшоном, откинутым на плечи. А под костюмом свитер-водолазка, брюки хаки, фланелевая рубашка и, наконец, теплое нижнее белье.